Серая мать - Анна Константиновна Одинцова

«Я – следующая. Ты убьешь и меня, если она велит. И кого угодно. Или… Ты знаешь, что она делает с теми, кого не убивает?»

Объяснить на словах у нее бы не получилось. И поэтому Олеся показала.

Замерев ненадолго, Семен вдруг резко рванулся в сторону. Застонав от боли в обожженной ладони, Олеся выпустила его руку. Сквозь помехи, снова застилающие внутренний экран, она услышала топот удаляющихся шагов и стук входной двери.

Слишком ослабшая, чтобы испытывать еще хоть какие-то эмоции, Олеся осталась наедине с болью и слепотой. И со своим бессмысленным даром.

«Проявится, когда будет нужно».

И что, все это для чего-то было нужно?

Олеся не знала, что будет делать Семен с полученным знанием, да и не хотела знать. Даже если он вдруг прозреет и сумеет каким-то образом уничтожить обоих монстров, она этого уже не узнает. Вряд ли с ее увечьем можно выжить без медицинской помощи. Вряд ли вообще имеет смысл выживать, чтобы остаться здесь.

Корча от боли растрескавшиеся, пылающие губы, Олеся улеглась обратно на ненастоящую кровать. Ноги, обожженные прикосновением изменившейся (измененной) Ангелины, прилипали к простыне. Становилось холодно, но она не знала, где одеяло и есть ли оно вообще. Под черной дырой на месте лица что-то хрупало при каждой попытке вдохнуть остатками носа. Хотелось прикрыть глаза, отсечь веками мельтешение ярких вспышек и помех на сером экране, но ни глаз, ни век больше не было.

«От чего я умру? Мы это проходили… Вроде бы гиповолемия… Потом шок…»

Больше Олеся ничего не смогла вспомнить.

«Скорей бы».

2

Семен поднялся бы выше, до самого конца, вылез бы на крышу, если б смог, но лестница упиралась в глухую стену там, где должен был находиться седьмой этаж. То, что снизу выглядело как следующий пролет, на деле оказалось сплошной каменной массой, сводом пещеры, превращенным по прихоти безумного архитектора в изнанку лестницы. Прижавшись к прохладной стене, Семен ощупал ее руками, словно не верил своим глазам, а потом сполз по ней вниз, царапая голую кожу о зернистый бетон.

Ламп здесь не было. Тусклый свет с пятого этажа едва сочился, с трудом дотягиваясь до щели между лестничными маршами. Семен оказался замурован в склепе, единственный выход из которого сторожил…

Нет, он не хотел представлять этого. Не хотел больше думать о мертвом Толеньке, лежащем на лестнице в луже крови с размозженной головой. Семен будто опять оказался на той вахте, только теперь было еще хуже. И… никакой случайности. Он сделал все сам, собственными руками. Семен снова и снова, против воли вспоминал то, что произошло, и начинал трястись, как в лихорадке.

И эта вонь… От него до сих пор смердело убийством!

В темноте Семен не видел крови, покрывающей его полуголое тело, но все равно скреб себя ладонями, пальцами, ногтями, терся о стену, как животное, чтобы стать хоть немного чище. Бесполезно. Горький железистый запах не исчезал. Наоборот, наполнял собой склеп, так что находиться здесь становилось невыносимо.

Задыхаясь, Семен почти ползком спустился на нижнюю площадку. Ноги неприятно дрожали, отказываясь его нести. Пальцы в ошметках кровавой корки забéгали по вытянутому горизонтально вдоль пола подъездному окну, ища защелку на форточке. Ее не было. Кажется, и форточки не было тоже. Только покрытые пылью стекла, сами собой выросшие из окаменевших рам.

Семен повалился на бок и ударил коленом в окно. Раз, другой. Стекло хрустнуло и раскололось, распоров штанину и оцарапав ногу. Оставшиеся осколки он выломал голыми руками, смешивая свою свежую кровь с подсохшей Толенькиной. Боль от порезов не отрезвляла, как будто принадлежала кому-то другому.

Он перевернулся на живот, высунул голову в ночь и часто задышал, пытаясь выгнать из легких остатки душного смрада. Снаружи не было ни ветерка, ни хоть какого-то намека на свежесть. Как всегда. Еще один склеп, только больше. А под серой землей…

«Ты знаешь, что она делает с теми, кого не убивает?»

Семен снова почувствовал, что задыхается.

Наткнувшись на убитого им Толеньку, он на какое-то время забыл, почему вообще выбежал из квартиры, но теперь кровавое помрачение растаяло, обнажив нечто не менее ужасное.

Ему вспомнились мученики.

Он не мог назвать их иначе, потому что они страдали – по-настоящему, невыносимо, постоянно. Безмолвные поначалу крики наполнили голову Семена, когда его насильно протащили через умы этих несчастных. Внутри…

Это невозможно было описать.

Внутри они кричали вслух. Или плакали. Или умоляли. Или выли по-звериному. Как в аду.

Это и был ад. А вход в него находился в Колыбели. Сама Колыбель была этим адом.

На какое-то мгновение (и этого было достаточно) Семен снова оказался в подвале отцовского дома. Снова лежал на сыром и холодном земляном полу, ослабевший от голода и ломки настолько, что даже не мог стянуть с себя штаны, перепачканные жидкими испражнениями. А испытываемое им страдание висело вокруг текучим облаком, окутывало его мягкой оболочкой, неосязаемое, невидимое и… питательное.

Бесконечная братская могила внутри Колыбели содержала огромный запас пищи. Консервы из боли, ужаса и отчаяния. Люди, которых Толенька привел в Колыбель, не были и тысячной долей тех, что уже находились внутри, вплавленные в гигантский живой кисель, погруженные (лишь физически) в летаргию и обреченные на мучения внутри собственного сознания.

«Она стерла в пыль целый мир».

И все это – ради пищи. Потому что…

«У этой твари есть ребенок, и она собирается поселить его в нашем мире… Она стерла в пыль целый мир, а ее ребенок сделает то же самое с нашим».

Голова готова была лопнуть от бурлящего водоворота кошмарных видений, которые Олеся каким-то непостижимым образом показала ему – в точности как это раньше делала Серая Мать. Но ведь люди так не могут!

Олеся ведь не Серая Мать с ее сверхъестественными способностями, а простая девушка… Как? Она не могла, человек на такое не способен!

«Ты убил всех. Каждого человека на Земле».

Семен высунулся из окна по самые плечи, хватая воздух широко распахнутым ртом, как выброшенная на берег рыба.

«Ты убил всех».

Продолжая задыхаться, как будто из воздуха вдруг исчез весь кислород, Семен выпростал руки через разбитое окно, не замечая режущих их мелких осколков, и обхватил голову растопыренными пальцами. Ему нужно было поговорить с Серой Матерью. Прямо сейчас. Нужно было, чтобы Она все объяснила. Он же сделал то, что Она просила. Он выполнил Ее просьбу. Сделал, что должен. А теперь Олеся говорит, что…

«Серая Мать заставила тебя убить единственного человека, который мог помочь мне ей помешать».

Но