Большой облом - Владимир Хачатуров

– Не при деревянных? – прищурился хозяин. Аникеев отрицательно помотал головой. Под ложечкой у него тоскливо засосало от нехороших предчувствий: уж не на идейного ли собрата швейцара «Амфитриты» (не к ночи будь она помянута!) он нарвался.

– Хм, – довольно ухмыльнулся Пантелей. – В разтаком случа́е Центробанк мне не указ. Пущай он по четвертной за один американский рупь платит, если ему бумаги не жалко, а у меня станок сломался. Вот. Значится и курс соответственный: один к десяти. Хошь, плати, не хошь, иди. Силком не кормим…

– А переночевать у тебя во сколько станет?

– Переночевать, говоришь, – хозяин энергично почесал под левой лопаткой. – Да столько же, – махнул он свободной рукой с видом человека, ставящего на кон последнюю рубаху.

– Получите вперед ваши десять заморских карбованцев, – повеселел Аникеев, протягивая хозяину купюру с изображением гарного хлопца в пышном парике. Пантелей, внимательно общупав бумажку, запер ее в нагрудном кармашке на пуговичку. Затем, пройдя в кухню, включил лампочку под строгим железным абажуром, залившую стол уютным желтым светом. Аникеев успокоено закурил и едва не загремел с лавки навзничь. Давненько он на лавках не сиживал, все больше в креслах приходилось – мягких, кожаных, вращающихся…

На столе меж тем появились зелень, помидоры, огурцы, сметана, сало, хлеб, графинчик с мутноватой жидкостью, граненый стопарь и трехлитровая банка с квасом. Аникеев слегка занервничал: он ведь только борщ заказывал и вроде бы уже заплатил вперед… Но потом мысленно махнул рукой: хрен с ним, вряд ли он превысит свои суточные. При таких ценах это нереально. Если, конечно, не приспичит тратиться на подкуп должностных и не должностных лиц. А на это у него особая статья расходов предусмотрена…

Александр Николаевич налил себе самогончику, поискал глазами вторую стопку и, не обнаружив таковой, кликнул хозяина, который не замедлил явиться с тем, что Александр Николаевич тщетно искал, – в руке, немым вопросом на языке и приветливо-насмешливой ухмылкой на бледных устах: я вас правильно понял? Такова уж наша хозяйская доля – угадывать желания клиента раньше, чем они у него возникнут.

Тяпнули за знакомство. Осадили зеленым лучком. Освежили дыхание огурчиком. Зажевали помидорчиком. Прополоскали кваском.

– Ну и как, хозяин, дело твое, процветает? – сунул гость по дурости нос туда, куда не просят.

Хозяин выпрямился, сощурился, обтер двумя пальцами уголки рта.

– Зацветает. Почитай все уже быльем поросло. С тех пор как эту заграницу у нас под боком учудили, живем в убыток. Так своему начальству и передай…

– Отец, – растерялся Аникеев, – Пантелеймон… ты… вы меня неправильно поняли… Я ведь так, для затравки… Не из какой я не из налоговой. Да и вообще нездешний…

– Ясное дело – нездешний. Был бы здешний, валютой не сорил бы. Сразу видать, шпиён заграманичный. Приплыл разведать, чего у нас тут плохо лежит, чтоб к рукам прибрать и в дело пустить…

– Ты… Вы что, Пантелей, бредите? Какой еще шпион? Я же русский, российский гражданин, как и вы… ты… Вы что, меня за иностранца приняли?

– За южноморца. А это – один хрен, что иностранец. Может, по паспорту вы и россияне, не знаю, паспортов ваших не видал, а вот по замашкам, – чистые немцы!

– Хм… А ты, Пантелей Батькович, за границей-то был?

– Был. Нас тогда много там побывало, – у мадьяров в гостях. Негостеприимный народ оказались эти венгры. Мы их от контрреволюции спасаем, а они в нас изо всего, что стрелять может, шмоляют…

– Давай, отец, за тебя и твоих товарищей выпьем. Досталось вам, наверное, не приведи Господь!

– А вам разве меньше? Тут тебе и Афган, и Чернобыль, и Перестройка, и Чечня, и вот, того и гляди, Югославия… Куда ни кинь, всюду клин. Всегда русскому человеку хреново – было, есть и будет!

– Аминь, – пробормотал Аникеев и молча выпил. Хозяин последовал его примеру.

– Так ты что же, батя, бобылем, без хозяйки живешь?

– Ага. Вдовцом. Соломенным…

– Внуков поехала навестить?

– Точно. Ненародившихся.

– Не понял.

– Да в ваш поганый Южноморск сбёгла. Раз съездила на ваш рынок с клубникой и с катушек долой. Два года как заведенная пластинка: переедем, переедем, там пенсия выше, халва цветет, калоши бесплатные…

– Так что же, она там одна, и ты здесь в одиночестве?..

– Я не в одиночестве. У меня хозяйство. Да и у ней там тоже общества хватает. Кофейню открыла, да не простую, бесстыжую. «Не босых и не полуголых не обслуживаем». Во как!

– Теперь понятно, почему ты Южноморск не жалуешь.

– Нет, мил-человек, не поэтому. И раньше не жаловал, а то б переехал вместе с ней…

– А почему, все-таки?

– По кочану. За что вас любить-то? Вы там у себя с климатом чего-то химичите, а у нас огороды черти что родят, а чего положено – родить отказываются. Евсеич вон плюнул на все, да и посадил у себя апельсиновые деревья. Так апельсины эти у него только с виду скусные, а на зуб – чистый уксус.

– Хороший уксус тоже, между прочим, на дороге не валяется, денег стоит, – пробормотал Аникеев, причем несколько виновато.

– Или взять хоть другого моего соседа – Васильича, – увлеченно продолжал хозяин. – Этот не то что Евсеич, ума палата, решил не обычных, а беконных свиней разводить. Чтоб, говорит, у них не одно сплошное сало на костях росло, а вперемешку: то сало, то мясо, то сало, то мясо. За такой, говорит, продухт, вдвое больше в Южноморске платят. Ага, заплатили ему вдвое больше. Как за постную свинину. Вдвое больше, чем за тощего кролика…

– Разорился? – сочувственно вопросил Александр Николаевич.

– Кто?

– Ну, этот, как его… Васильич…

– Зачем разорился? С Евсеичем они скооперировались: апельсины евонные Васильича свиньям скармливают, маринованным салом торгуют…

– Вот видишь, батя, можно, значит, с нами дело иметь! Не такие уж мы иностранцы…

– Вы – хуже! Народ портите. Ему теперь пятизвездюльные готели подавай, а на наши светелки он несогласный. Нет, говорит, у вас никакого серви́зу, а из развлечений одна водка да мордобой… Опять же молодежь нашу совращаете…

– Так это же хорошо, отец! Народ к достойной жизни тянется, к культуре, к цивилизации… Твои-то дети тоже ведь в этой дыре оставаться не захотели…

– Мои дети, – задумчиво повторил хозяин. – Мои дети – отрезанный ломоть. Такого учудили, что… – и он, махнув рукой, вытряхнул из пачки беломорину, продул, промял ее как следует, с чувством закурил.

– И что же они учудили, батя?

– Кто?

– Дети твои.

– Какие дети?

– Как какие?

– А так. Никаких дитев у меня нет. Был один, да и тот…