Пелагия и красный петух - Борис Акунин

– Гимназия, ваше благородие.

А Матвей Бенционович уже и сам узнал. Точно,гимназия. Кажется, пятая мужская. Что Долинину может там быть нужно?

Сергей Сергеевич из экипажа не вышел, да ещешторки задвинул.

Любопытно.

Ничего примечательного около гимназии непроисходило. Высокая дверь то и дело открывалась, впуская учеников ипреподавателей. Служитель снял фуражку и низко поклонился, приветствуякакого-то надутого господина – директора или, может, инспектора.

Один раз Бердичевскому показалось, чтозанавеска чуть дрогнула, но через полминуты была задернута обратно, а ещесекунду спустя экипаж тронулся с места.

Что за оказия? Зачем Долинин приехал сюда втакую рань? Не на детей же смотреть?

Именно что на детей, сообразил вдруг МатвейБенционович. Вернее, на одного из них. Пелагия говорила, что жена при разводезабрала у Сергея Сергеевича сына.

Ровным счетом ничего таинственного. Родительбыл в отъезде, соскучился. Сам сыну на глаза не показывается – то ли обещание такоедал, то ли от гордости, а может быть, не хочет терзать мальчика, привыкающего кновому отцу.

Казалось бы, ничего особенного, обычныйчеловеческий поступок, но Бердичевский был озадачен. Как-то не ожидаешь обычныхчеловеческих поступков от злодея, который нанимает убийц и проливает невиннуюкровь.

Или Долинин никакой не злодей?

Вроде бы не восемнадцать лет было прокурору,жизнь и служба могли бы научить, что не все злодеи так черны, как графЧарнокуцкий, а все же Матвей Бенционович пришел в смущение – никак непредполагал, что в изверге, задумавшем погубить Пелагию, может быть что-точеловеческое.

«Что ж, и гадюка любит своих гаденышей», –пробормотал статский советник, изгоняя неуместное сомнение.

Город окончательно пробудился. Улицанаполнилась экипажами, по тротуарам деловито вышагивала непраздная утренняятолпа.

Дистанцию до объекта слежки пришлосьсократить, иначе можно было и отстать.

Перед Мариинским дворцом именно это ипроизошло. Полицейский регулировщик махнул рукой, остановив движение, и чернаякарета укатила в сторону конного памятника Николаю Первому, а Бердичевскийзастрял на мосту. Он уж хотел броситься вдогонку бегом, но это привлекло бывнимание: приличный господин неюных лет несется по мостовой, придерживая шляпу.

Извозчик привстал на козлах, а потом и возсевлез с ногами на сиденье.

– Что, на Морскую повернул? – нетерпеливоспросил прокурор.

– Нет, прямо покатил, к Исаакию!

Опять не на службу, не в министерство!

Наконец движение восстановилось.

48-36 стегнул лошадь, ловко обошел фиакр,срезал нос четырехконной маршрутке и через минуту уже грохотал по Сенатскойплощади.

Вдруг натянул поводья, затпрукал.

– Ты что?!

Парень мотнул головой в сторону. Навстречунеспешно ехала знакомая черная карета. Занавеска на окошке отодвинута. Внутриникого.

Сошел! Но где?

Справа – площадь и памятник Петру. Впереди –Нева. Высадить седока на Английской набережной и вернуться обратно карета неуспела бы.

Значит, Долинин вошел в одно из массивныхприсутствий, расположенных слева, между бульваром и набережной: или вПравительствующий Сенат, или в Святейший Синод. Скорее всего в Сенат, высшийсудебный орган империи. Что следователю делать в Синоде?

– Ваше благородие, куда теперь? – спросилизвозчик.

– Жди вон там, – показал Бердичевский нарешетку сквера.

К кому в Сенате отправился Долинин, едвавернувшись из служебной поездки? Человек, которого он навестил раньше, чемсобственное начальство, наверняка является во всей этой зловещей конспирацииключевой фигурой.

Вот что нужно сделать! Подойти к дежурномучиновнику, что ведет запись посетителей, и сказать: «К вам должен пожаловатьдействительный статский советник Долинин из Министерства внутренних дел, Онзабыл важные бумаги, я его подожду, чтобы передать». Чиновник скажет: «Егопревосходительство уже прибыл, он у такого-то». А если сам не скажет, к комуотправился Долинин, так можно и спросить. Нахально, конечно, но зато сразу всёвыяснится.

Или лучше обождать и продолжить слежку?

Из мучительных колебаний прокурора вывелочье-то деликатное покашливание.

Вздрогнув, Матвей Бенционович обернулся. Рядомстоял важного вида швейцар – в треугольной шляпе, мундире с галунами и белыхчулках. Просто не швейцар, а фельдмаршал. Разглядывая здание Сената,Бердичевский и не заметил, как этот истукан к нему приблизился.

– Ваше высокородие, вас просят пожаловать, –сказал швейцарский фельдмаршал почтительно, но в то же время и строго, какумеют говорить только служители, состоящие при самом Олимпе власти.

Бердичевский опешил.

– Кто просит?

– Да уж просят, – произнес привратник таквнушительно, что прокурор больше ни о чем спрашивать не стал.

– Барин, ждать? – крикнул 48-36.

– Жди.

Матвей Бенционович до такой степени настроилсяидти в Сенат, расположенный ближе к набережной, что не сразу сообразил, в чемдело, когда сопровождающий тактично тронул его за рукав.

– Сюда пожалуйте, – показал он на подъездСвятейшего Синода.

Дежурному регистратору, сидевшему у входа илениво отгонявшему мух, швейцар важно обронил:

– К Константину Петровичу. Ожидают.

И с поклоном пригласил Бердичевскогопроследовать к лестнице.

К Константину Петровичу?

Ах... ах, тупица!

Матвей Бенционович остановился и пребольнохлопнул себя по лбу – в наказание за слепоту и непроницательность.

Привратник обернулся на звук.

– Мушку прихлопнули? Беда от них. Расплодились– страсть.

Провожатый сдал притихшего Матвея Бенционовичапожилому чиновнику, который ожидал на нижней ступеньке. Тот коротко поклонился,но представляться не стал. Жестом предложил следовать за ним.