Пелагия и красный петух - Борис Акунин

– Остаюсь, – тихо, но твердо ответилБердичевский после самой короткой паузы.

Из здания Святейшего Синода Матвей Бенционовичвышел час спустя – и уже не статским советником, а особой четвертого,генеральского класса. Производство свершилось с фантастической легкостью ибыстротой. Константин Петрович протелефонировал министру юстиции, поговорил сним не долее трех минут, потом связался с Дворцом, где имел беседу с ТакимСобеседником, что у Бердичевского вспотели ладони. «Ценнейший для государствачеловек, на полное мое ручательство» – вот какие слова были сказаны пробезвестного заволжца. И кому сказаны!

Другие чиновники, даже выслужив полный срокпроизводства, ожидают утверждения долгие месяцы, а тут всё решилось в мгновениеока, и даже указ должен был воспоследовать нынче же, сегодняшним числом.

Матвею Бенционовичу было обещано в самомскором времени назначение на ответственную должность. Пока же обер-прокурорподберет новому сомысленнику достойное поприще (на это понадобитсянеделька-другая), Бердичевскому предписывалось быть в столице. В Заволжсквозвращаться Константин Петрович не советовал. «К чему вам лишние объяснения свашим духовным отцом? – сказал он, лишний раз продемонстрировав исчерпывающуюосведомленность. – Заволжского губернатора известят депешей, вашу семьюпереправят. Через день-два министерство предоставит вам казенную квартиру, приполной меблировке, так что заботиться о бытоустройстве не нужно».

А его новоиспеченное превосходительство обытоустройстве и не заботился.

Бердичевский вышел из Синода на площадь.Зажмурился на яркое солнце, надел шляпу.

У решетки ждала коляска. 48-36 пялился наборца с австро-венгерским шпионажем, ждал знака. Поколебавшись, МатвейБенционович подошел к нему, лениво сказал:

– Прокати-ка меня, братец,

– Куда прикажете?

– Право, не знаю, да вот хоть по набережной.

Вдоль Невы катилось просто замечательно.Солнце, правда, спряталось за тучи, и с неба брызнул мелкий дождик, но седокподнял кожаный верх и заслонился им от внешнего мира. Потом снова просветлело,и верх был спущен обратно.

Его превосходительство ехал себе, улыбалсянебу, реке, солнечным зайчикам, прыгавшим по стенам домов.

– Поворачивай на Мойку, – велел он. – Или нет,постой. Лучше пройдусь. Тебя как звать? Второй день ездим, а так и не спросил.

– Матвей, – сказал извозчик.

Бердичевский удивился, но несильно, потому чтоза нынешне утро успел существенно поистратить способность к удивлению.

– Грамотный?

– Так точно.

– Молодец. Держи-ка вот за труды.

Сунул в широкий карман извозчичьего кафтананесколько бумажек.

Возница даже не поблагодарил – такрасстроился.

– И всё, ваше благородие, боле ничего ненужно?

Даже голос дрогнул.

– Не «благородие», а «превосходительство», –важно сказал ему Матвей Бенционович. – Я тебя, 48-36, сыщу, когда понадобишься.

Похлопал просиявшего парня по плечу, дальшеотправился пешком.

Настроение было немножко грустное, но в то жевремя покойное. Бог весть, о чем думал бывший заволжский прокурор, идя легким,прогулочным шагом по Благовещенской улице. Один раз, у берега Адмиралтейскогоканала, загляделся на бонну, гулявшую с двумя маленькими девочками, ипробормотал непонятное: «А что им, лучше будет, если папенька – подлец?»

И еще, уже на Почтамтской улице, прошептал вответ на какие-то свои мысли: «Простенько, но в то же время изящно. ЭтюдБердичевского». Весело хмыкнул.

Поднимаясь по ступенькам Почтамта, даженапевал лишенным музыкальности голосом и без слов, так что распознать мелодиюне представлялось возможным.

Быстро набросал на бланке телеграммы: «Срочноразыщите П. Ее жизнь опасности. Бердичевский».

Протянул в окошко телеграфисту, продиктоваладрес:

– В Заволжск, на Архиерейское подворье,преосвященному Митрофанию, «блицем».

Заплатил за депешу рубль одиннадцать копеек.

Вевнувшись на улицу, его превосходительствонемного постоял на ступеньках. Тихонько сказал:

– Что ж, прожито. Можно бы и подостойней, ноуж как вышло, так вышло...

Видно, Матвею Бенционовичу очень хотелось скем-нибудь поговорить, вот он за неимением собеседника и вступил в диалог ссамим собой. Но проговаривал вслух не всё, а лишь какие-то обрывки мыслей, безочевидной логической связи.

Например, пробормотал:

– Рубль одиннадцать копеек. Ну и цена. – Итихо рассмеялся.

Посмотрел налево, направо. На улице было полнопрохожих.

– Прямо здесь, что ли? – спросил неизвестнокого Бердичевский.

Поежился, но тут же сконфуженно улыбнулся.Повернул направо.

Следующая реплика была еще более странной:

– Интересно, дойду ли до площади?

Неспеша двинулся в сторону Исаакиевскогособора. Сложил на груди руки, стал любоваться посверкивающей брусчаткой, меднымблеском купола, кружащей в небе голубиной стаей.

Прошептал:

– Merci. Красиво.

Казалось, Матвей Бенционович чего-то ждет или,может, кого-нибудь поджидает. В пользу этого предположения свидетельствовала иследующая произнесенная им фраза:

– Ну, сколько можно? Это по меньшей мереневежливо.

Что именно он находил невежливым, осталосьнеизвестным, потому что в это самое мгновение на действительного статскогосоветника с разбега налетел спешивший куда-то молодой человек крепкогосложения. Крепыш (он был в полосатом пиджаке), впрочем, вежливо извинился идаже придержал ойкнувшего Матвея Бенционовича за плечо. Приподнял соломеннуюшляпу, затрусил себе дальше.

А Бердичевский немного покачался с улыбкой нагубах и вдруг повалился на тротуар. Улыбка стала еще шире, да так и застыла,карие глаза спокойно смотрели вбок, на радужную лужу.

Вокруг упавшего собралась толпа – хлопотали,охали, терли виски и прочее, а крепкий молодой человек тем временем быстропрошагал улицей и вошел в Почтамт через служебный ход.