Ингвар и Ольха - Юрий Никитин

– Боги!.. – Голос Ингвара был потрясенным. –Я даже не думал, что эти штуки могут быть такими… волшебными.

– Тебе нравится?

Ее голос дрогнул, и она боялась, что Ингвар увидит,насколько она сама в восторге.

Вместо ответа он нагнулся над скрыней, порылся с грубойнебрежностью, так свойственной мужчинам. Ольха едва не ухватила его за руку.Дикарь, разве можно с красотой обращаться вот так?

Когда повернулся к ней, на его ладони лежали две массивныесерьги из золота. Искусный мастер вделал в середину по крупному изумруду, отодного взгляда на которые сердце начинало прыгать от радости как ополоумевшийзаяц, а потом еще и окружил топазами.

Ольха ощутила, как дыхание остановилось. За эти серьги можнособрать войско всех варягов и уплатить дань за десять лет вперед. Такие серьгидаже великим княгиням не по карману. Их носят разве что сказочные королевны иззаморских стран…

– Откуда это у тебя?

Он отмахнулся небрежно:

– Мне кажется, они будут на тебе выглядеть лучше. Ихцвет выиграет от твоих глаз.

– Почему ты хочешь, чтобы я это надела?

– А кто еще достойнее? – ответил он вопросом навопрос.

– Ингвар, опомнись…

– Опомниться?

– Да. Я не понимаю, что ты хочешь.

«Если бы я понимал сам!» – подумал Ингвар в горячечномсмятении. Но сейчас он чувствовал себя счастливым, как никогда. Олег как-тоговорил, что дарить всегда приятнее, чем принимать дары, но это было дляИнгвара тогда чересчур умно, непонятно, а сейчас вдруг во внезапном прозренииощутил, что дарить не просто приятнее – Олег не прав! – а дарить – этовеликое счастье.

Он с усилием вытолкнул скрыню на середину светлицы. Крышкабыла откинута, запах благовоний заполнил теперь всю комнату. Аромат, сколькоОльха ни вслушивалась, был незнаком, но будоражил, волновал, заставлял грудьподниматься выше и чаще. Она чувствовала, как крылья ее носа затрепетали, жадновдыхая аромат.

– Это тебе.

Ольха еще не поняла его жест, но сразу же отрицательнопокачала головой. В этой скрыне хранятся сокровища целой страны. Ни однаженщина на белом свете не может обладать им.

– Я не понимаю, – сказала она с трудом, –откуда это у тебя?

Он отмахнулся с небрежностью:

– Я хоть и родился в лесу… да-да, я в чем-то сроднидревлянам, но я не сидел между трех сосен. Ходили мы походами, как поется внашей походной песне, в далекие края, у берега Эвксинского бросали якоря… Якоря– это такие тяжелые железные крюки, их сбрасывают на канатах за борт. Бывали мыв Болгарии, где воздух голубой, бывали… Словом, когда высадились на берег иувидели великолепные стены Царьграда, как возрадовались наши сердца! Какаявеселая ярость закипела в жилах! Как мы бросились с обнаженными мечами на ихкараваны! На их склады в порту!

Ольха покачала головой:

– Я не думаю, что такие сокровища могут быть вкараванах.

Ингвар весело засмеялся:

– Угадала. Но как насчет дани? Мы бы взяли Царьград иразграбили дотла. Наши мечи жаждали крови… Но император предпочел откупиться.Правда, пришлось опустошить казну, а также снять украшения со своих дочерей,дочерей сановников и всех богатых людей города. А мы, взяв откуп, вернулись.

Ольха опустилась возле скрыни на колени. Аромат заморскихблаговоний стал сильнее. Ее пальцы касались холодных отполированных гранейкамней, трогали ювелирные украшения из золота, настолько искусно выделанные,что она и не поверила бы, что такое вообще возможно.

Не отрывая глаз от сокровищ, прошептала:

– Как красиво…

– Мир велик, – сказал Ингвар. – Что не умеюту нас, умеют в других странах. Но там, к примеру, не все умеют делать, чтоделаем мы.

Она не поверила:

– Что?

– Лапти, – сказал он очень серьезнымголосом. – Мы, русы, видели много стран, но лапти…

Он развел руками. Ольха засмеялась, но затем голос ее сталсерьезным:

– Спасибо, Ингвар. Я не знаю, почему ты решил подаритьмне такое сокровище… я могла бы придумать тысячу коварных причин, но я не стануэтого делать. Но взять не могу.

Он изменился в лице:

– Почему?

– Это твои сокровища.

– Верно, – подтвердил он, – и я волен имираспоряжаться. Так?

– Так.

– Я хочу доставить тебе удовольствие… доставить теберадость… Эх, дурак я. Это ж я себе хочу доставить радость! И немалую, еслиговорить честно. Я хочу, чтобы ты приняла это… ну, что в скрыне. А ожерелье,серьги и браслеты с кольцами тебе лучше надеть прямо сейчас.

Она уже видела в груде сокровищ различные кольца и перстни срубинами, изумрудами, бриллиантами и другими камнями, которых она не знала,узкие и широкие браслеты, густо усыпанные мелкими бриллиантиками и крупнымиизумрудами, рубинами…

– Нет, – сказала она решительно, – я не могу.Иные решат, что я продала свободу.

– Что за дурость!

Она обратила на него взгляд своих ясных глаз. Ингвар сноваощутил, как по телу прошла волна, будто по голой коже мелко-мелко кольнулисосновыми иголочками.

– А разве не так?

Он стиснул челюсти. Голос стал резким и грубым:

– Все знают, что ты не из тех, кого можно что-тозаставить. И что можно тебя купить, подкупить, заставить свернуть с дороги. Этознают как твои лесные люди, так и русы. На кого ты оглядываешься?

Его злой голос застал ее врасплох. Она отшатнулась, его лицостало злым, и Ольхе почудилась в нем обида, будто она нарочито ударила понезажившей ране. Неужто он в самом деле считает ее такой стойкой, несгибаемой?

– Я не могу, – повторила она.

Он перехватил ее руки на полдороге к ожерелью:

– Не снимай! Прошу тебя, не снимай.

– Нет, – ответила она, он держал ее за руки, и онаничего так сильно не хотела, чтобы продолжал их держать. Разве что, чтобыприжал к груди. – Это не мое.

– Ладно, – сдался он внезапно, и Ольха едва неударила его за то, что попятился так рано. – Но прошу, поноси его сегоднявечером на пиру! Хорошо? Только один вечер. Пусть великий князь порадуется…

– А он при чем?

– Он любит красивое.

– Ну и что?

– А я, – ответил Ингвар с заминкой, и Ольхавидела, как ему трудно это сказать, – люблю его. И когда могу хоть чем-топорадовать… Но мне это удается редко.

– Ладно, – ответила она с заминкой инеудовольствием, которое он ясно видел, но толковал несколько иначе. – Нотолько на пиру. И все.