Тьма лесов, тьма болот - Максим Ахмадович Кабир

Максим Кабир

Тьма лесов, тьма болот

Cлавянские народные ужасы

Горб висельников

Повелительница ворон. 1107 г

Князя едят вороны. Он жив, он в сознании, но не может шелохнуться. Смотрит, как комья угольно-черных перьев копошатся меж ног. Сколько жен у него было! Ни одна не понесла, не подарила дитятко, все сгинули в монастырях. А сейчас птицы жрут княжеский срам. Сунули клювы в мошонку, словно в кошель. Крик распирает грудь князя, но не вырывается наружу. Безжалостные птичьи глаза наблюдают. Клювы перекусывают семенные канатики. Князь скидывает оковы кошмара и резко садится в постели. Рубаха и перины пропитались по́том. Вороны исчезли. Сон…

Пламя десятка свечей озаряет расписные сундуки и резные лавки. Слуги следят, чтобы хозяин покоев не спал в темноте. «Мрак голоден», — говорил отец на смертном одре. Нынче князь старше своего отца. Спускаясь по ступенькам с высокого ложа, он чувствует себя ветхим. Слишком долгая жизнь, прошедшая на войнах и пирах, избыток вина, и эти повторяющиеся, крадущие силы сны…

Князь отворяет ставни, впуская в покои холод зимней ночи. Внизу раскинулся город, который возводили и укрепляли его предшественники и он сам, конечно. Когда кочевой народ, еще не познавший Христову веру, прибыл в дельту реки, жрец указал на голую скалу и провозгласил, что это — будущий трон мудрых и храбрых правителей. Затем жрец повернулся к заросшему густым лесом холму по соседству, побледнел и изрек тихо: «А это — трон погибели».

Горб Висельников возвышается над городом, конкурируя с замковой скалой. Предки князя рубили древние дубы, истребляли волков, отлавливали прячущихся в чаще грабителей, добывали камень для строительства. Язычники, не принявшие единого Бога, ушли на холм и возжигали костры, пугавшие горожан. Дедушка князя разрушил капища, утопил идолов в реке и поставил на северном склоне Горба церковь святого Лаврентия. Времена менялись. На Горбу больше не казнили преступников. Последней была молодая ведьма, насылавшая чары на княжеский род. Отец приказал привязать ее к ясеню в старой балке Перуна — на съедение воронам. Теперь у холма новое название и новое предназначение. Вместо поганого леса — виноградник, кровь Христова вместо крови еретиков.

Князь вдыхает морозный воздух и смотрит правее. Его сердце каменеет. Холм, так пугавший предков, напоминает дикого зверя, готового атаковать город и скалу с замком. В темноте кажется, что склоны холма за несколько часов заросли чащей. Высокое пламя пожарища озаряет ночь. Это пылает церковь святого Лаврентия. Над огнем, в дыму, пляшут языческий танец птицы.

— Вперед, псы, вперед! — Князь стегает коня и подставляет щеки неистовому ветру. Усы покрылись ледяной коркой. Меч в ножнах давно не придает уверенности.

Отряд, возглавляемый князем, карабкается по склону, ставшему слишком крутым. Позади — побратимы, павшие в неравном бою… кто скажет — с чем? Впереди ковыляет, причитая и заикаясь от ужаса, епископ. Ветер рвет его ризы. Епископ несет посаженный на длинный посох золотой реликварий, в нем — лопатка святого Валентина и зубы святой Людмилы. Сто отборных воинов, посланных князем, сгинули на холме, пропала без вести дюжина священников и монахов. Тогда князь за шкирку вытащил епископа из трапезной и велел собираться в путь.

Вот он, грозный Горб Висельников, и нет тут Бога. Кони упираются, прядут ушами. Демоны рыскают среди голых деревьев, налетая ураганом и утаскивая мужчин во тьму. Лишь моргнешь, а сбоку, где ехал мечник, уж нет никого. Какой дьявол пролил свое семя в гиблую землю?

Отряд преодолевает буреломы, слепленные из человеческих костей. Идет через уничтоженные виноградники: сухие лозы сплетены в великанские гнезда, где вместо яиц — черепа монахов. Мимо заброшенных каменоломен, из которых доносится утробный вой. Вороны взмывают, оскверняя своим присутствием небо. Не выдерживают смелые воины. Разворачивают коней. Князь хватает одного за грудки.

— Лучше убей, владыка, — говорит дружинник.

Князь отталкивает его:

— Вон! Убирайтесь все!

Он спешивается, конь мчит за беглецами. Тень закрывает луну, князь выхватывает меч из ножен, в другой руке — факел. Бесовское племя стремительно движется навстречу — пернатая лавина. Князь различает среди птиц человеческую фигуру.

Епископ выставляет перед собой реликварий, но мощи бессильны. Вороны подхватывают епископа и на глазах князя раздирают на части: одежда, кожа, мясо… Кровь льется потоком. Птицам хватает нескольких секунд. Скелет, облепленный ошметками, кусками плоти, падает на снег. Череп катится к ногам той, что явилась вместе с воронами.

— Кто ты, дьяволица? — вопрошает князь. Он не сомневается: эта молодая женщина, повелительница Горба Висельников, пришла к нему из самого пекла.

Ветер теребит перья, оторочившие ворот глухого похоронного платья, черные локоны извиваются, прилипая к мертвенно-бледной коже, черные губы кривятся в ухмылке. Вороны садятся на плечи женщины, на руки, распростертые, словно бы для объятий.

— Ты похож на своего отца, — говорит она, изумляя князя. — Здесь, на этом месте, мы расстались с ним. Путы не позволили мне догнать его и молить о последней милости.

Птицы мечутся над балкой и кривым дуплистым ясенем.

— Ведьма! — понимает князь. — Ты насылала чары на мой род и получила по заслугам.

В серых глазах дьяволицы мелькает печаль.

— Боюсь, что единственными чарами, которыми я владела, были красота и бескорыстная любовь. Колдовству учили меня вороны, пока ели мое тело, и боги, живущие на холме, боги, которых вы наказали так же зло и несправедливо, как меня.

Каркающий хохот ворон терзает слух князя. Он взмахивает мечом, отгоняя приблизившуюся птицу, бьет факелом другую, пролетевшую рядом.

— Ты говорила о последней милости, ведьма. Что попросила бы ты у моего отца?

— Лишь одно, — отвечает женщина в черном. — Увидеть сына.

Длинные пальцы указывают на князя. Их венчают вороньи когти. Он хочет сказать, что его мама — тучная, прозябающая в тени свирепого супруга княжна — давно умерла, сведя счеты с жизнью, но ведь и женщина, улыбающаяся ему из полутьмы, мертва не первый десяток лет.

— Добро пожаловать домой, — произносит ведьма.

Вороны налетают, меч рубит их крылья и шеи, но птицам нет числа. Клювы пронзают кольчугу, добираются до внутренних органов. Снимают лицо с костей. Щадят глаза. И падая, князь устремляет взгляд на гнездо своих предков. Зрачки покрываются льдом.

Он смотрит, как солнце восходит и опять садится, как в замке зажигают поминальные огни, как знамена возвещают об избрании нового владыки. Ненависть заполняет промерзлые останки. Сжечь, уничтожить ненавистный город внизу, не дать людишкам подняться на холм,