Тьма лесов, тьма болот - Максим Ахмадович Кабир

построить церковь, прорыть туннели, срубить деревья, посадить виноград.

Спустя вечность мать поцелуем пробуждает князя. Пора. Птенцы забиваются в раны и становятся его кровью. Перья вырастают прямо из костей, карканье заменяет молитву. Мать вручает князю реликварий, полный вороньих черепов, и они садятся на холме — на гибельном троне, ожидая прихода смертных.

Кликуша

Люба. 1840 г

Девку — пятнадцатилетнюю, красивую, босоногую — по снегу в одной холщовой сорочке, в наспех связанную пахотным хомутом, с запястьями, перевязанными красными бусами, родители привели к дому отца Егория, и цепные псы истово лаяли по всей округе. И девка лаяла, норовя встать на четвереньки, передразнивая собак, и смеялась, пуская слюну. Священник выбежал во двор вслед за своим пасынком Кириллом, шикнул мальчишке: «Воду неси», — и сразу забрал девку в избу, оставив испуганных родителей за калиткой. Перед иконами набросил на продрогшие худенькие плечи скатерть, которой накрывал пасхальный стол с разговением, и несчастная обмякла в его руках. Кирилл принес богоявленную воду, ею священник опрыскал девку; пошел пар.

— Кликуша, — пояснил отец Егорий. — Бес в ней завелся окаянный. Выгоним беса!

Положив ладонь на макушку девки, он начал читать Святое Писание. Кликуша разлепила веки, шмыгнула носом и сосредоточила на священнике взгляд синих глаз.

— Не получается? — спросила она.

— Сейчас получится.

— Ой, не верю.

В красном углу одновременно погасли все свечи и завоняло серой. Порченая девка ухмыльнулась.

— Веревку найди, — сказал отец Егорий. Кирилл выскользнул из горницы.

— Узнаешь ли ты меня, Люба?

— Узнаю, батюшка. Ты крестил меня. Пока крестил, за срамные места трогал.

Священник побагровел.

— Лжешь!

— Ты всех ребятишек там трогаешь, а после с корешком играешь. — Кликуша хрюкнула. Позволила примчавшемуся пасынку поменять путы из бус на нормальную веревку.

— Во двор ступай, — сказал отец Егорий Кириллу. — Спроси родителей, как в нее бес проник.

Кирилл повиновался.

— Красивый мальчик, — сказала кликуша, меняя цвет глаз с синего на зеленый, — что ж ты сделал с ним, Егорка?

— Молчать! — зашипел священник. — Молчать, я божий человек. А ты кто?

— А я — Пазузу. — Тень девки, пляшущая по стене, отрастила крыла, две штуки справа и две слева, и абрис головы стал будто собачьим. — Я хожу по вихорям, — молвил бес девичьим голосом, — я скверну ем.

— Именем Господа…

— Болтай, болтай. Так давно носишь облачение, что сам уверовал, будто ты — поп. И дружки твои уверовали.

— Откуда…

— …Знаю, что много лет назад трое проходимцев, охочих до бесплатной жратвы, вина и грешных забав, внедрились в лоно церкви? По селам разбрелись, от настоящих попов избавились? Птичка на хвосте принесла.

— Кормилец. — Кирилл подошел, взволнованно косясь на помешанную. — Говорят, ей мыша в рот залезла.

— Врут, — вклинилась Люба. — Ой, мастаки они врать. — Люба кашлянула, изо рта выползла серая полевка, плюхнулась в подол и пропала с дымком. Кирилл перекрестился.

— Мальчик, — кликуша склонила набок голову, — чем тебя батюшка причащает, мальчик, то не просфоры.

— Выйди, — цыкнул священник Кириллу. Закатал рукава, взял медный крестик с божницы. Провозгласил: — Вон, бес, именуемый Пазузу, в ключи-болота убирайся, за океян, на Лелей-гору.

— Жрать хочу. — Кликуша срыгнула зловонным.

— Говей постом! Почто подселился в Христово дитя?

— За тобой пришел. Али не ждал? Али забыл, как черничку снасильничал за овином? Как малышей пальцами… — Девка заплакала, словно младенец. Отец Егорий схватился за голову.

Родителей отослал домой: «Молитесь, плохо дело». И сам молился до сумерек, стараясь не слушать речения нечисти, ранящие сердце. По темноте дал пасынку топор и приказал ступать на реку, вырубить прорубь крестом.

— Утопишь меня, чтоб меньше трепалась?

— Надо — утоплю.

— Ну ты уж хорошо топи, чтоб не всплыла. — Пазузу облизал алые губы трубчатым языком. — Ой, а что ето у тябя? Для чаго?

Отец Егорий снял с балки большую шкатулку. В ней лежали детородные органы, искусно вырезанные из осины, плетка и деревянный красивый, аки пасхальное яичко, шар, покрытый рдяной краской и хитрым узором и снабженный ремешками.

— Помыл бы ты его сначала, — заметила кликуша. — Быдло, антисанитарию развел.

— Пасть раззявь и заткнись. Вот так-то лучше.

Кликуша закатила глаза. Скрипнула дверь.

— Готово, — сказал озябший Кирилл. Отец Егорий грубо, за локоть, поднял девку. Поравнявшись с юношей, она подмигнула. Волосяная нить, удерживающая распятие на шее Кирилла, порвалась, и крестик упал меж струганых досок пола, но Кирилл не заметил, задрожав всем телом.

Шагали втроем через зимний лес, внимая глухим стонам сычей. Скользкие ветки преграждали путь, ветер шатал сосны, лисы вылезали посмотреть на процессию сияющими во мраке глазами. Кликуша улыбалась, отец Егорий молился, Кирилл впереди быстро кивал и топором раздвигал сучья.

Лес кончился, над рекой висела лунная полушка. Пошли по льду к крестовине проруби.

— Это конец твой, Пазузу, — сказал священник.

Девка моргнула. Ее склеры стали такого же красного цвета, что шар во рту, симметричные красные круги проявились на щеках. Она развела в стороны руки, сбрасывая веревку, сплюнула шар на ладонь и взвесила его.

— Что вы за люди такие? — спросила она священника. — Сколько ж вас земле носить?

Отец Егорий осенил себя крестом.

— Прости, Господи, грехи мои.

— Это вряд ли. — Кликуша подкинула шар и, пока тот летел, ухватившись за подол, стянула сорочку и предстала пред конвоирами в ослепительной наготе. — Оп. — Она поймала шар, раскланялась и сказала остолбеневшему Кириллу: — Погляди, внимательно погляди.

Кирилл глядел, не слушая возгласов кормильца. А когда отец Егорий вцепился в его худой тулуп, сверкнул глазами и проворно махнул топором. Обух ударил священника в подбородок. Отец Егорий клацнул челюстью и отступил, ошеломленный.

— Да как ты…

Девка бросила красный шар в прорубь. Крест, выбитый во льду, запылал. Вместо студеной воды в нем плескалось пламя. Отец Егорий вскрикнул.

— Купайся, — сказала кликуша.

Топор вонзился меж лопаток священника. Коротко гаркнув, отец Егорий рухнул в огненную дыру, и прорубь моментально заросла льдом. Кирилл выронил окровавленный топор, медленно приблизился к голой кликуше. Слезы текли по его щекам, но она обняла юношу и утешила. Снег был теплым, мягким, как перина.

После он спросил, лаская живот девки:

— Куда мы теперь? На каторгу?

— На каторгу всегда успеем, — сказала ласково кликуша. — В соседнее село пойдем. Есть к их попу разговор.

Ночь зажигала звезды в бескрайнем небе. Снег под ногами хрустел. Так они и ходили от села к селу, Кирилл и кликуша, от села к селу, от попа к попу.

Царевна

Пашка. 1895 г

Снег валил сплошной стеной,