Мальчик из будущего: Мальчик из будущего. Отрок. Новик - Владимир Геннадьевич Поселягин

вертись, вторую койку никак не втиснешь, но мне это было на руку. Я по жизни был одиночкой, совместное проживание с другими воспитанниками детдомов проходил, спасибо, больше не надо, поэтому последнее время старался жить один, мне оно как-то комфортнее было. Если только особь женского пола под боком, но такие акции пока хотелось разовые, а не на постоянку.

Вытерев потное лицо, вон даже в пот бросило, я с некоторым облегчением вздохнул. Вот это сон! Все как по-настоящему, и брызги ледяной соленой воды, и мокрая одежда, и ноющая рана на ноге, фантомная боль переметнулась даже сюда, из сна в реальный мир, хотя и проходила постепенно. Я помнил все, и нашу полубезумную атаку японского флагмана, и отход, и даже имена половины команды. Большую часть вспомнил. Не припомню, чтобы раньше во снах у меня до такого доходило.

– Черт, что вчера-то было? – поморщившись, потирая заживающую рану на левой ноге, задумчиво пробормотал я, пытаясь вспомнить, до чего довели мои тренировки.

В этой больнице я уже шестой день с тех пор, как меня нашли. Раны заживали вполне быстро, никаких воспалений, так что на пятый день я стал делать небольшие зарядки незаметно для медперсонала. Да вот под вечер меня застал главврач, единственный врач нашей больницы, вот от неожиданности я и дернулся, ударился раненой ногой о койку, и в глазах потемнело. Больше ничего не помню. Надо будет уточнить у санитара, который меня обихаживал, что там дальше было. Честно говоря, сам врач, Валерий Никифорович, вызывал у меня большие сомнения в своих профессиональных качествах. Больница же, а она была самой ближайшей от того места, где меня нашли, оказалась крохотной. На сорок человек лежачих, двадцать мужчин, двадцать женщин. Лежал я в мужской половине, благо, как раз к тому моменту освободилась койка. Нет, больной не вылечился, переехал на кладбище. Тот врач, что меня лечил, сделал все правильно. Осмотрел раны и даже почистил одну, перевязал и отправил сюда, а здесь меня уже принял Земсков, местный врач. Больница была построена на деньги одной купчихи, она уже преставиться успела, сейчас находилась на городском попечении, занималась лечением больных небогатых сословий, то есть крестьян и разных нищих. У кого денег не было. Существовала она больше за счет благотворительности. Несмотря на местный «люкс», куда меня сунули, все тут доставало. Слабая врачебная квалификация как Земскова, так и медперсонала, вот и решил свалить побыстрее. Преодолевая слабость, начал заниматься тренировками. Единственная конечность, которая не пострадала, – это левая рука. Для меня не проблема, я развивал одинаково обе конечности, так что стал тренироваться с ней. Поднимал на вытянутой руке ночной горшок. Пустой, естественно. На пятый день попытался и ноги разработать. Вставать-то я начал на четвертый день, раны у меня не такие и серьезные, чтобы пластом лежать. А тут вон оно как получилось. И чего это Земсков так рано приперся, у него же обход был?

О моем внедрении в местную среду стоит рассказать отдельно, хотя, на мой взгляд, она прошла обыденно как-то, я бы даже сказал, незаметно. Ну, доставили меня в больницу, три дня я тут приходил в себя на койке, особых расспросов не было, но как раз на третий день пришел жандарм, причем офицер. Именно жандарм, а не полицейский. Видимо, Земсков дал добро, разговор, мол, я выдержу, вот и поперли посетители. Не сказать, что я рад был, но пришлось брать себя в руки и играть. Артистом я так себе был, но вроде, прошло.

Первым, как я уже говорил, был жандарм, видимо, из-за того, что я назвался иностранным подданным. А я все же якобы был из Франции, поэтому именно он и вел первичный опрос. Причем на разных языках, полиглот хренов. Судя по его виду, моя наспех сбитая утка прошла. Я, Максим Евгеньевич Ларин из Франции, проживаю в предместье Парижа, у меня там остался небольшой домик, поместье родителей я уже продал, все деньги на счетах. Приехал на родину предков, посмотреть да изучить местный быт. Был ограблен собственными слугами, которые пытались меня умертвить путем утопления, да вот не получилось. Спасли добрые люди, а сами негодяи убежали. Дав словесный портрет всем трем слугам, я подтвердил, что попытка дать мне опекуна была, но я сбежал в Россию. Тот долго и подробно меня пытал о родителях, как жил, как воспитывался, есть ли родственники. Покивал, узнав, что я круглый сирота. В общем, эти три часа я еле выдержал, под конец заявив, что устал. Жандарм ушел, причем больше не возвращался, это дало мне возможность понять, что он получил все, что хотел, и повторной встречи не требовалось. Кстати, я у него поинтересовался по поводу восстановления документов, он ответил, что это нужно обращаться во французское консульство в Москве. Ну и уточнил насчет принятия подданства Российской империи. Тут тоже получил нужные ответы, особо их жандарм не зажимал.

После жандарма меня навещали те парни, которые спасли, вытащив из воды озера, я их искренне поблагодарил, хотя и пребывал в недоумении о причинах их прихода, дворяне все же. Может, дань традиции? Третьим посетителем был корреспондент местной прессы. Я ему в ярких и жутких подробностях описал злодеяние моих слуг, приключения на пути в Россию, и тот, окрыленный, загруженный неплохим материалом, умчался к себе в редакцию. Правда, газета еще не вышла. Раз в две недели выходит, так что заметка с моей историей будет только через неделю, я относительно этого уже уточнял. В принципе, на этом все.

Проходил лечение я в некотором вакууме. Частыми лицами в моей палате были двое, это санитар Пантелеймон, он в основном меня и обихаживал, и гораздо реже приходил Земсков. Бывал раз в сутки во время обхода после полудня. Причем повязки менял именно он, а не медсестры. Да и вообще сестер милосердия в больнице было всего три, но я видел своими глазами только одну, она всегда сопровождала Земскова и подавала ему, что нужно, будь то бинт, инструмент или мазь. Про остальных слушал от санитара, тот вообще был ходячей энциклопедией. Пользуясь своей легендой иностранца, я выпытывал у него все, что приходило мне в голову, даже всякую глупость, о которой знают все местные жители. Кроме меня, конечно, но теперь и я знал.

Вот так и шло мое лечение, я восстанавливался, да и видел, что раны подживали. Если бы не одно «но». Этот местный коновал Земсков отрывал от просохших ран бинты по живому. Естественно, я кусал подушку, пока он проводил процедуры,