Убить Пифагора - Маркос Чикот

От сидения на каменной скамье, холодной и твердой, ныли кости. Надо было приносить с собой подушку, как это делали пожилые гласные. Он наклонился вперед и уперся локтями в бедра, ища хоть какое-то облегчение. Со стороны он казался более ветхим, чем прежде, — хмурым стариком, а не могущественным Пифагором.

Падение пифагорейского правительства Сибариса заставило его усомниться в своих политических чаяниях. Восстание народа против правительства, чья власть основывалась на его правилах, на его политической доктрине, пошатнуло его убеждения. Он чувствовал, что теряет энергию, необходимую для осуществления обширных замыслов, которые переполняли его сознание: Неаполис, этруски, Рим…

Погруженный в раздумья Пифагор не сразу заметил, что почти половина скамей незанята. Не хватало Килона и его сторонников, которых в последнее время в Совете было уже около четырехсот.

В одном конце зала, возле двери, Милон разговаривал с только что прибывшим военным. Закончив беседу, он направился к возвышению. Выражение его лица было, как всегда, решительным, но от Пифагора не укрылось, что слова военного его обеспокоили.

— Только что вернулись наши первые разведчики, — серьезно проговорил Милон. — Преследуя аристократов, сибаритские мятежники очень близко подошли к Кротону. Разбили лагерь менее чем в трех часах конной езды.

Его сообщение вызвало встревоженный ропот.

— Сколько их? — спросил кто-то.

Милон сомневался, стоит ли делиться со всеми тем, что касается лишь военных.

— Пять тысяч человек, — ответил он наконец, — и около тысячи лошадей.

Совет содрогнулся от восклицаний ужаса и изумления. «Как это возможно?!» — спрашивали члены друг друга. У Сибариса никогда не было армии, и вдруг откуда-то появились столь заметные силы, да еще конница. Армия Кротона, если учитывать всех резервистов, достигала пятнадцати тысяч; однако кавалерийский корпус насчитывал максимум пятьсот человек: вдвое меньше, чем армия Сибариса.

Пифагор слушал его с беспокойством, затем снова повернулся к скамье, где обычно сидел Килон. Таинственное отсутствие недруга и всей его группы вызывало у него сильнейшую тревогу.

— Что ты задумал? — прошептал он, покачивая головой.

Главк осторожно высунул голову из-за двери общинного здания. Несколько раз огляделся по сторонам, вышел на улицу и поспешно зашагал к воротам общины, съежившись в тщетной попытке сделать свое тучное тело менее заметным.

Солнце скрылось за холмом позади него. Он прибыл в общину еще до рассвета с жалким кошельком золота, двумя слугами и четырьмя стражниками. Это имущество, не считая лошадей и свитков с расчетами показателя, было единственным, что удалось спасти от безумия, внезапно охватившего Сибарис.

Неподалеку от Главка толпились люди, которые, как голодные рыбины, кидались к каждому, кто приходил из внешнего мира. Они жадно ловили любую новость как от прибывших из Кротона, так и от новых аристократов, избежавших резни в Сибарисе.

«А вот и Акенон!» — мысленно отметил Главк.

Между статуей Гермеса и Храмом Аполлона образовался кружок, в котором стояли Акенон и Ариадна, внимательно слушая рассказ какого-то сибарита.

Главк приблизился.

— Акенон! — Он согнулся пополам и несколько раз судорожно вздохнул, пытаясь прийти в себя. — Слава богам, что я нашел тебя.

Акенон повернулся к Главку. Он слышал, что тот был среди беженцев, но до этого момента его не видел.

Прежде чем заговорить, сибарит сладко улыбнулся:

— В последний раз мы виделись, когда ты привел Крисиппа ко мне во дворец.

Акенон кивнул, сжав губы. То, что Главк напомнил об этом, означало, что он собирается просить его об одолжении. Он не был намерен ему помогать, но, по крайней мере, готов был выслушать.

Подошла Ариадна, и Главк чуть отдалился от кружка, чтобы его никто не услышал.

— Ариадна, дочь великого Пифагора, очень рад тебя видеть. Надеюсь, что свитки, которые я передал во время нашего последнего свидания, пригодились.

— Спасибо, Главк, — ответила она более дипломатично, чем Акенон. — Мне жаль видеть тебя в столь бедственном положении. Можем ли мы сделать что-то еще, чтобы облегчить твои страдания?

Они приняли Главка в общину как беженца. Он был посвященным пифагорейцем, взятым под опеку в соответствии с правилами гостеприимства и братской солидарности. Ариадна была добра к нему, но сознавала, что среди особенностей его двойственной натуры присутствует склонность к насилию и себялюбие. Она не могла забыть, как хладнокровно он приказывал убивать других людей и собирался убить их самих.

— Спасибо, большое спасибо, Ариадна. Есть одна вещь, которую ты можешь для меня сделать. Мне удалось взять с собой пару слуг и четверых охранников, но их поселили в гимнасии неподалеку отсюда, по дороге в Кротон. Мне нужно, чтобы они были здесь, со мной. Хотя бы охранники. Пожалуйста, отдай приказ, чтобы их перевели сюда.

Главк опустился на колени, и Акенон посмотрел на него с презрением.

— Я не могу этого сделать, — ответила Ариадна. — Мы принимаем только посвященных, а сейчас у нас даже в конюшнях нет места. Кроме того, в общину не могут входить вооруженные охранники. Оружие здесь запрещено, за исключением того, что у гоплитов, временно назначенных ради нашей безопасности.

Главк резко отпрянул, в глазах его вспыхнула молния гнева.

— Тогда вы будете ответственны за мою смерть.

Акенон удивился:

— Кто нападет на тебя внутри общины?

— Мои собственные сограждане. Они подозревают меня в том, что произошло в нашем городе. — Он снова испуганно огляделся. — Когда началось восстание, группа мятежников продвинулась слишком далеко вперед, оторвавшись от основной массы своих подельников. Они пытались взять какой-то особняк самостоятельно, но он был хорошо защищен, и в итоге все погибли. Хозяин особняка приказал обыскать трупы повстанцев, валявшиеся у него во дворе. И у Главаря обнаружилось несколько золотых монет с моим именем.

— Это было золото, которое ты отдал за состязание? — спросила Ариадна.

— В том-то и дело. Похоже, восстание финансировалось из моего золота, и это указывает на человека в маске, который недавно его получил. Но сограждане думают, что восстание организовал я. Как они могут быть столь глупы, — яростно воскликнул он, — подозревая меня в такой невиданной подлости?!

Ариадна и Акенон молча переглянулись, размышляя о причастности незнакомца в маске к восстанию. Все это постепенно обретало смысл. Так или иначе, речь шла о свержении пифагорейского правительства…

— Это еще не все, — с горечью добавил Главк. — Некоторые беженцы видели, как Борей вошел в Сибарис, при этом далеко не все знают, что он больше не мой раб. Он шел с каким-то человеком в капюшоне; думаю, это был тот самый человек в маске, и с собой они вели несколько мулов. Наверняка собирались нагрузить их золотом, которое мне пришлось оставить во дворце. — Внезапно он схватил Акенона за ворот туники. — Вы должны помочь мне, или меня убьют!