Убить Пифагора - Маркос Чикот

— Нельзя исключить, что в ближайшее время кротонцы нанесут нам удар, — настаивал он. — Посольство видело, что мы серьезная сила, но все же слабее их.

Они укрепили оборону и отправили в Сибарис срочное послание, чтобы те ускорили отправку людей и лошадей. К счастью, кротонцы оказались трусливы и совершили ошибку, не напав вовремя. Всего за два дня лагерь сибаритов удвоился и уже насчитывал 25 000 человек и 2000 лошадей. Лазутчики сообщили, что кротонская армия, развернутая теперь на подступах к Кротону, состоит из 15 000 человек и 500 лошадей. Хотя разница в людях была в их пользу, кротонская пехота была гораздо опаснее. Она состояла из опытных военных, защищенных кожаными и даже металлическими шлемами, нагрудниками и наколенниками и вооруженных мечами, щитами и копьями. Сибариты были переполнены энтузиазмом, во главе их стояли наемники и гвардейцы, однако они были обычными обывателями без какой-либо военной подготовки и не имели ни кирасы, ни оружия, кроме ножей, серпов и заточенных палок.

«Пока что у Кротона перевес в пехоте, но у нас имеются два преимущества, которые гарантируют нам победу», — с надеждой думал Телис.

Во-первых, из Сибариса продолжали прибывать люди и оружие. Через день или два у них соберется уже 30 000 импровизированных солдат, которых худо-бедно удастся вооружить. Вторым и решающим фактором был перевес в кавалерии. У них было 2000 лошадей, а у кротонцев только 500. Кроме того, сибаритские лошади были крупнее и крепче. Все они еще недавно принадлежали аристократам, при каждой состояло трое или четверо слуг, которым было поручено кормить животных, поддерживать в форме и готовить к конным представлениям, которые так любили богатые сибариты. Их лошади умели двигаться боком и задом наперед, стоять на задних ногах и делать пируэты, как настоящие танцоры. Бранк восхищался этими животными.

— Каждый сибаритский скакун стоит трех кротонских кляч, — сказал он Телису.

Хотя у них не было двух тысяч обученных всадников, четыреста лошадей они выделили наемникам и гвардейцам. Остальные были распределены между самыми сильными и лучше всего вооруженными людьми. По словам Бранка, такой кавалерии было достаточно, чтобы наголову разбить половину кротонской армии и обратить в бегство другую половину. Пехоте сибаритов оставалось добить раненых и выследить убегающих.

Телис подумал о посольстве, которое только что отправил в Кротон, и глубоко вздохнул. На его совести было уже достаточно смертей, он считал их неизбежными, но ему не нравилось наблюдать, как умирают другие люди. Он надеялся, что Совет Кротона поведет себя разумно и выдаст бежавших аристократов.

Ему не хотелось развязывать еще одну резню, но он пойдет на все, если ему не оставят выбора.

Пифагор дожидался, когда гласные примут решение. Выпрямившись во весь рост, он казался настоящим вождем. Протянув левую руку, придерживал за край свою льняную тунику, такую же белую, как и густые волосы. Взгляд его золотистых глаз перебегал по залу: он пытался угадать, что же произойдет.

Посольство мятежников-сибаритов прибыло два часа назад. Гласные позволили возглавившему его человеку по имени Исандр выступить перед Советом. Речь была ясной и убедительной: в течение двенадцати часов кротонцы обязаны выдать мятежникам всех сибаритских аристократов, в противном случае их ожидают последствия.

Немного помолчав, Исандр добавил:

— Вы уже знаете численность нашей армии, особенно конницы.

Действительно, они знали размеры вражеской армии и понимали, насколько опасна сибаритская конница. Вот почему, когда после отъезда посольства Пифагор обратился к заседающим с краткой, но пылкой речью, он не был уверен, что ему удалось их убедить. Он не сомневался, что Триста проголосуют в защиту беженцев. «Конфликт разгорится, если Совет Тысячи в большинстве своем проголосует против», — размышлял он. Согласно иерархии, голоса Трехсот были весомее Совета Тысячи, и Триста могут принять решение самостоятельно, но на сей раз это сомнительный выход. Если в таком непростом вопросе Пифагор останется в меньшинстве, это приведет к правительственному кризису, который сильно затруднит способность Кротона действовать в это ужасающе ответственное время.

Перед голосованием Совету дали тридцать минут, чтобы каждый мог хорошенько все обдумать. Как обычно, члены толпились группами возле скамей. Время от времени кто-нибудь перемещался из одной группы в другую, делясь новостями. Традиционно самой обширной группой был Совет Трехсот. Однако в последние недели сторонники Килона стали еще более многочисленными. Сейчас они составляли почти четыреста человек.

На раздумья оставалось всего пять минут. Ропот голосов становился все громче. Пифагор уже ничего не мог сделать, лишь дождаться результатов голосования.

«Я был слишком рассеян в последние дни, — упрекнул он себя. — Надеюсь, это не повлияет на голосование».

Открытие иррациональных чисел все десять дней держало его в состоянии глубокого стресса. Существование в природе явлений, которые не могли быть выражены отношениями между целыми числами, стало слишком сильным ударом по его учению. Уверенность в своих знаниях, в своем методе поиска, а следовательно, и в себе самом безнадежно пошатнулась. Он осознавал свою огромную ответственность. Основы его математики были подорваны; возможно, пришла пора снести старое здание и попытаться построить из обломков новое, более прочное.

«Я уже не смогу этого делать, — понимал Пифагор, — но я должен вдохновить других».

Подготовить пифагорейцев к грядущим переменам. Попытаться пересмотреть математику, переосмыслить старые представления об астрономии и музыке, научиться видеть иначе и, главное, смириться с несостоятельностью устоявшейся системы. Но ведь его учение гораздо шире. У них имеются собственные знания о человеческом теле и духе, свои правила внутренней дисциплины и поведения в общине, возвышавшие земную жизнь и приводившие человека к успешному перерождению в цикле реинкарнации. Через шесть дней он встретится у Милона с наиболее значимыми членами братства. Он создаст синклит преемников, который будет отвечать за переосмысление и реорганизацию всей общинной жизни, постарается передать этим людям энергию, которой ему самому с некоторых пор отчаянно недоставало, и тогда…

— Не выдать сибаритам их аристократов означает самоубийство! — крикнул кто-то.

Пифагор очнулся от размышлений и увидел две небольшие яростно спорящие группы.

— Наоборот, самоубийством будет их выдать! — ответил другой голос.

Пифагор не вмешивался. Такие дискуссии были обычным явлением во время дебатов. К тому же время вышло: пора было голосовать.

Старец Гиперион, отец Клеоменида, вышел вперед как представитель Совета Трехсот. Учитывая иерархическое превосходство, Триста голосовали в первую очередь. Он сделал пару шагов, остановился возле мозаики с изображением Геракла и заявил усталым, но решительным голосом:

— Все Триста проголосовали за предоставление убежища.