Ловец снов - Стивен Кинг

— Оставив на милость Курца беззащитных людей, которых оннамеревается превратить в угольки? Не говоря уже о Блю-группе. Сколько там? Ещетриста?

Оуэн, служивший в армии с девятнадцати лет и вот уже восемькак ставший одним из чистильщиков Курца, послал два жестких слова поментальному каналу, установленному между ними:

Допустимые потери.

Тень Генри Девлина за грязным стеклом шевельнулась иподнялась.

Нет, ответил он.

8

Нет? То есть как «нет»?

Нет. Я их не брошу.

Можешь предложить что-нибудь получше?

И тут Оуэн, к своему невероятному ужасу, осознал: Генриуверен в том, что может. Фрагменты и обрывки этой идеи (было бы чересчурвеликодушно назвать ее планом) пролетали через мозг Оуэна, подобно хвостукометы. От неожиданности он задохнулся и даже не заметил, как сигарета выпалаиз пальцев и унеслась, подхваченная ветром.

Ты псих.

Ничего подобного. Нам нужно отвлечь их, чтобы смыться, тыуже это понял. Считай это отвлекающим фактором.

Их все равно убьют!

Некоторых. Может, большинство. Но это шанс. Какой шанс у нихбудет в горящем амбаре?

— И не забывай о Курце, — добавил Генри вслух. — Если егопоставят перед фактом побега двухсот заключенных, многие из которых будутсчастливы поведать первому попавшемуся репортеру о том, как наложившее в штаныот страха правительство США санкционировало массовые убийства здесь, наамериканской земле, поверь, ему будет не до нас. Поводов для волнений у него ибез того появится достаточно.

Ты не знаешь Эйба Курца, подумал Оуэн. И ничего не знаешь оЧерте Курца. Как и он сам. Почти ничего. До сегодняшнего дня.

Но в предложении Генри был некий безумный смысл. И некоезерно искупления. По мере того как этот бесконечный день четырнадцатого ноябрякатился к полуночи и шансы прожить хотя бы до конца недели увеличивались, Оуэнбез особого удивления понял, что идея искупления не лишена привлекательности.

— Генри!

— Да, Оуэн, я тут.

— Знаешь, мне всегда становилось не по себе при мысли о том,что я натворил в доме Рейплоу.

— Знаю.

— И все же я бы сделал это еще раз. Что за чертовщина?

Генри, оставшийся прекрасным психиатром даже после того, какстал помышлять о самоубийстве, промолчал. Да и что скажешь? Некая извращенностьвсегда присутствует в человеческом характере. Нормальное поведение. Грустно, ноправда.

— Ладно, — решил наконец Оуэн. — Ты покупаешь дом, я егообставляю. По рукам?

— По рукам, — мгновенно ответил Генри.

— Ты в самом деле можешь научить меня глушить непрошеныхгостей? Думаю, мне это понадобится.

— Могу. Уверен.

— Ладно. Слушай.

Следующие три минуты говорил Оуэн, иногда вслух, иногдапускал в ход телепатию. Оба достигли той точки, когда различия между способамиобщения больше не существовало: слова и мысли стали одним.

1

До чего жарко у Госслина — до чего жарко!

Джоунси мгновенно покрывается потом, и к тому времени, когдаони вчетвером добираются до телефона-автомата (по несчастью, висящего у печки),крупные капли срываются со лба, ползут по щекам, а подмышки превратились внастоящие джунгли в период дождей… хотя не так уж там много волос, все-такичетырнадцать лет.

«Все впереди», — как говорит Пит.

Итак, у Госслина жарко, и он все еще отчасти пребывает втисках сна, который вовсе не собирается померкнуть, раствориться, как всеплохие сны (он все еще ощущает вонь бензина и горящей резины, видит Генри,держащего мокасин… и оторванную голову, он все еще видит ужасную оторваннуюголову Ричи Гренадо), а тут еще телефонистка стервозится. Когда Джоунси дает ейномер Кэвеллов, который мальчики знают наизусть, потому что звонят едва некаждый день и спрашивают, можно ли прийти (Роберта и Элфи неизменно отвечают«да», но так требуют правила вежливости, которым их научили дома), телефонисткаспрашивает:

— Ваши родители знают, что вы звоните в другой город?

Ничего общего с тягучим выговором янки: слова произносятся слегким французским акцентом уроженки здешних мест, где фамилии Летурно иБиссонет куда более распространены, чем Смит или Джоунс. Скупердяи-лягушатники,как называет их отец Пита. И теперь, Боже, помоги Джоунси, он нарвался натакую.

— Они позволяют мне звонить в кредит, если я сам плачу, —говорит Джоунси. А, так он и знал, что под конец именно ему придется не тольколаяться с телефонисткой, но и выкладывать собственные денежки. Он расстегиваетмолнию куртки. Ну и духотища! Как могут эти старперы рассиживаться у печки,просто выше его понимания! Друзья напирают на него, толпятся рядом, что вполнеестественно: они хотят знать, как идут дела, но Джоунси очень хочется, чтобыони немного отступили и дали ему дышать. Еще немного, и он сварится.

— А если я позвоню им, mon fils? Твоим mère etpère?[58] Они скажут то же самое?

— Конечно, — говорит Джоунси. Пот разъедает глаза, и онвытирает его, как слезы. — Отец на работе, но мама должна быть дома.Девять-четыре-девять, шесть-шесть-пять-восемь. Только побыстрее, пожалуйста,потому что…

— Соединяю с абонентом, — разочарованно перебиваеттелефонистка.

Джоунси одним движением плеч сбрасывает куртку на пол.Остальные так и не разделись. Бив даже не расстегнул свою Фонзи-куртку. Простонемыслимо, как они выносят все это! Даже запахи действуют Джоунси на нервы:запахи бобов, кофе, мастики для натирки полов и рассола из бочонка с пикулями.Обычно они ему нравятся, но сегодня к горлу подкатывает тошнота.

В телефоне что-то щелкает. Как медленно! И друзья теснят егок стене, на которой висит аппарат. В дальнем проходе стоит Ламар,сосредоточенно разглядывая полки с крупами и потирая лоб, как человек, укоторого раскалывается голова. Учитывая, сколько пива он влил в себя вчеравечером, это вполне естественно. У самого Джоунси тоже начинается что-то вродемигрени, не имеющей никакого отношения к пиву, просто здесь чертовски жарко,как в а…

Он резко выпрямляется.

— Гудки, — сообщает он друзьям и тут же жалеет, что недержал язык за зубами, потому что все трое придвигаются еще ближе. У Пита изорта несет ужасно, и Джоунси думает: