Парфюмер. История одного убийцы - Патрик Зюскинд

А за конторкой светлого бука стоял сам Бальдини, старый инеподвижный, как колонна, в парике, обсыпанном серебряной пудрой, и сюртуке,обшитом золотым галуном. Облако миндальной воды Франжипани, которой онопрыскивал себя каждое утро, прямо-таки зримо окружало его и отодвигало егоособу в некую прозрачно-туманную даль. В своей неподвижности он был похож насвой собственный манекен. Только когда раздавался мелодичный звон колокольчикаи цапли начинали фонтанировать — что случалось не слишком часто, — манекенмгновенно оживал, съеживался, становился маленьким и юрким и, отвешиваямногочисленные поклоны, вылетал из-за конторки так стремительно, что пахучееоблако едва успевало ринуться вслед; после чего покорнейше просил клиентаприсесть и насладиться выбором изысканнейших ароматов и косметических средств.

У Бальдини их были тысячи. Ассортимент простирался от чистыхэссенций, цветочных масел, настоек, вытяжек, секреций, бальзамов, смол и прочихпрепаратов в сыпучей, жидкой и вязкой форме — через помады, пасты, все сортапудры и мыла, сухие духи, фиксатуары, бриллиантины, эликсиры для ращениябороды, капли для сведения бородавок и крошечные пластыри для исправленияизъянов внешности — вплоть до притираний, лосьонов, ароматических солей,туалетных жидкостей и бесконечного количества духов. Но Бальдини недовольствовался этими продуктами классической косметики. Он считал делом честисобирать в своей лавке все, что источало какой-либо аромат или как-либо служилодля получения аромата. И потому наряду с курительными свечками, пастилками иленточками там имелись все пряности — от семян аниса до палочек корицы, сиропы,ликеры и фруктовые воды, вина с Кипра, Малаги и из Коринфа, множество сортовмеда, кофе, чая, сушеные и засахаренные фрукты, фиги, карамели, шоколадки,каштаны, даже консервированные каперсы, огурцы и лук и маринованный тунец. Акроме того, ароматизированный сургуч для печатей, надушенная писчая бумага,чернила для любовных писем, пахнущие розовым маслом, бювары из испанской кожи,футляры для перьев из белого сандалового дерева, горшочки и чашечки дляцветочных лепестков, курительницы из латуни, флаконы и флакончики из хрусталя спритертыми янтарными пробками, пахучие перчатки, носовые платки, подушечки дляиголок, набитые мускатным цветом, и пропитанные мускусом обои, которые моглиболее ста лет наполнять комнату ароматом.

Разумеется, для всех этих товаров не хватило бы места впомпезной лавке, выходившей на улицу (то есть на мост), а поскольку подвала небыло, то не только кладовая, но и второй и третий этажи, а также все обращенныек реке помещения первого служили складом. В результате в доме Бальдини царилнеописуемый хаос запахов. Насколько изысканным было качество отдельных товаров— ибо Бальдини покупал товары высшего качества, — настолько же невыносимымбыл одновременно исторгаемый ими запах, подобный звучанию оркестра, в которомкаждый из тысячи музыкантов играет фортиссимо свою собственную мелодию. СамБальдини и его служащие давно принюхались к этому хаосу, как стареющиедирижеры, которые ведь все до единого тугоухи, и даже жена хозяина, жившая начетвертом этаже и отчаянно сопротивлявшаяся дальнейшему расширению складских помещений,почти уже притерпелась ко многим запахам. Другое дело — клиент, впервыепосетивший лавку Бальдини. Царивший здесь коктейль ароматов действовал на него,как удар кулаком в лицо, вызывал, в зависимости от характера клиента,восхищение или смущение, во всяком случае сбивал его с толку до такой степени,что человек часто переставал соображать, зачем вообще он сюда пришел.Мальчишки-посыльные позабывали свои поручения. Начальные господа тушевались. Анекоторые дамы переживали не то истерику, не то приступ клаустрофобии, падали вобморок, и привести их в себя могли разве что самые резкие нюхательные соли изгвоздичного масла, нашатырь и камфарный спирт.

При таких обстоятельствах в общем неудивительно, чтоколокольчик у дверей лавки Джузеппе Бальдини все реже вызванивал персидскуюмелодию, а серебряные цапли все реже фонтанировали фиалковой водой.

— Шенье! — позвал Бальдини из-за конторки, где оннесколько часов простоял столбом, уставившись на закрытую дверь. —Надевайте ваш парик! — И между бочонком с оливковым маслом и подвешеннымина крюки байоннскими окороками появился Шенье, подмастерье Бальдини, тоже ужестарый человек, хотя и моложе хозяина, и прошел вперед, в более изящнообставленное помещение лавки. Он вытащил из кармана сюртука свой парик и нахлобучилего на голову.

— Вы уходите, господин Бальдини?

— Нет, — сказал Бальдини, — я удаляюсь напару часов в мой рабочий кабинет и желаю, чтобы меня абсолютно никто небеспокоил.

— А, понимаю! Вы изобретаете новые духи.

Бальдини. Вот именно. По заказу графа Верамона. Он хочетароматизировать кусок испанской кожи и требует чего-то совершенно нового.Требует чего-то вроде… вроде… кажется, это называется «Амур и Психея» — то,чего он требует, а изготовлено оно этим бездарным тупицей с улицыСент-Андре-дез-Ар… как его бишь…

Шенье. Пелисье.

Бальдини. Да. Пелисье. Верно. Так его зовут, этого тупицу.«Амур и Психея» от Пелисье. Знаете эти духи?

Шенье. Еще бы не знать. Теперь их слышишь на каждом углу.Ими душится весь свет. Но если вас интересует мое мнение — ничего особенного!Они, разумеется, не идут ни в какое сравнение с вашими, господин Бальдини.

Бальдини. Конечно, не идут.

Шенье. В высшей степени банальный запах у этого «Амура».

Бальдини. Вульгарный?

Шенье. Чрезвычайно вульгарный, как у всех духов Пелисье. Ядумаю, они на лиметине.

Бальдини. В самом деле? А что там еще?

Шенье. Померанцевая эссенция, кажется. И может быть настойкарозмарина.

Бальдини. Мне это совершенно безразлично.

Шенье. Конечно.

Бальдини. Мне глубоко наплевать, что там намешал в свои духиэтот тупица Пелисье. Мне он не указ!

Шенье. Вы совершенно правы, сударь.

Бальдини. Как вам известно, мне никто не указ! Как вамизвестно, я сам разрабатываю свою парфюмерию.

Шенье. Я знаю сударь.

Бальдини. Я сам рождаю все свои идеи!

Шенье. Я знаю.

Бальдини. И собираюсь создать для графа Верамона нечтотакое, что произведет настоящий фурор.

Шенье. Я в этом убежден, господин Бальдини.

Бальдини. Оставляю лавку на вас, Шенье. Мне нужно работать.Не позволяйте никому беспокоить меня, Шенье.

И с этими словами старик, уже отнюдь не величественный, асгорбленный, как и подобает в его возрасте, и даже как бы прибитый, заковылялпрочь и медленно поднялся по лестнице на второй этаж, где находился его рабочийкабинет.

Шенье занял место за конторкой, принял точно ту же позу, вкоторой пребывал его хозяин, и неподвижным взглядом уставился на дверь. Онзнал, что произойдет в ближайшие часы, а именно: лавке — ровно ничего, анаверху, в рабочем кабинете Бальдини, обычная катастрофа. Бальдини снимает свойголубой сюртук, пропитанный водой Франжипани, сядет за письменный стол и будетожидать вдохновения свыше. А вдохновение не придет. Потом он кинется к шкафу сфлаконами проб и начнет смешивать что-то наобум. Смесь не получится. Онразразится проклятиями, распахнет окно и вышвырнет пробу в реку. Потомпопытается смешать что-то другое, и у него опять ничего не получится, тогда онначнет вопить и бесноваться и, одурев от наполнивших кабинет запахов,разразится рыданиями. Часам к семи вечера он спустится вниз, жалкий, плачущий,дрожащий, и скажет: «Шенье, я потерял обоняние, я не могу родить эти духи, немогу родить эти духи, не могу изготовить бювар для графа, я погиб, внутри менявсе мертво, я хочу умереть, пожалуйста, Шенье, помогите мне умереть!» И Шеньепредложит послать к Пелисье за флаконом «Амура и Психеи», и Бальдини согласитсяпри условии, что ни одна душа не узнает об этом позоре. Шенье поклянется, чтони одна, и ночью они тайно пропитают бювар графа Верамона чужими духами. Всебудет именно так, а не иначе, и Шенье желал только одного — чтобы эта комедияпобыстрее кончилась. Бальдини больше не был великим парфюмером. Да, прежде, вмолодости, тридцать, сорок лет назад он изобрел «Розу юга» и «Галантный букетБальдини» — два действительно великих аромата, которым он был обязан своимсостоянием. Но теперь он стар, и изношен, и отстал от моды и от нового вкусалюдей, и даже если ему вообще еще удавалось состряпать какой-нибудь запах, тополучалась допотопная неходовая дрянь, которую они через год в десять разразжижали и сплавляли в розницу как добавку к воде для фонтанов. Жаль его,подумал Шенье и взглянул в зеркало проверить, не съехал ил на сторону егопарик, жаль старого Бальдини; жаль его прекрасной лавки, ведь он разорится; именя жаль, ведь пока он разорится, я успею состариться и не смогу ее купить…