Нежность - Элисон Маклауд

Она взмахнула рукой, обводя кучи книг.

Он вытащил из кармана брюк футляр с очками:

– Еще бы. Ты думаешь, почему я уже полуслепой?

И похлопал по ковру рядом с собой, твердо решив ее задержать.

Она выбросила из головы привратников и ключи и снова уселась. И любовник заворожил ее рассказом, почерпнутым из многочисленных каталожных карточек, о путешествии одной книги из Италии в Англию.

– Это чудесно, – сказала она, моргая, когда он закончил. – Спасибо.

Поправила волосы:

– Так! А теперь вставай! Иначе нас обоих исключат.

И запихала трусы за пояс брюк.

Он наконец-то встал, почесал грудь, пробежал пальцами по волосам и кое-как натянул одежду. Теперь Дина смогла его разглядеть как следует, и он оказался худым, бледнокожим. Она задерживала взгляд на чистых ямочках над ягодицами, на крепких канатах мускулов в ногах, на дивном движении лопаток. Она любила голые мужские затылки: где-то там еще прячется мальчишка, которым он когда-то был.

– А теперь в путь! – Он внезапно развернулся и шлепнул ее по попе.

Дина в ответ хлопнула его по спине.

Они двигались на цыпочках по коридорам, по комнатам для занятий. У каждой двери он перебирал ключи в связке и пробовал один за другим. Так они путешествовали, пока не дошли до шкафчика Дины, где она торопливо застегнула плащ поверх «библиотечного займа» и подвязала поясом. И наконец на верхней площадке величественной лестницы, где Ник когда-то впервые коснулся губами ее мочки уха, они остановились – растерянные, ослепленные друг другом, в замешательстве.

Он первым нарушил молчание, похлопав прикрытый плащом и поясом выступ на животе Дины и обратившись к контрабандной книге:

– Смотри расти большая и сильная на радость маме и папе.

Тут Дина поцеловала его – жадно, в губы, – развернулась и помчалась вниз по лестнице, преисполненная ожиданий.

iv

Краснокирпичные трубы Ньюнэма следили за ней с высоты. Часы на башне Тринити-колледжа только что пробили пять утра, а значит, ворота все еще заперты. Дина стояла, прижавшись лицом к подсолнухам из кованого железа, и гадала, сколько времени придется ждать, пока мимо пройдет привратник. А когда пройдет, что она скажет? Оштрафуют ли ее? Или еще что похуже?

Она решилась лезть через тайный проход, дыру в заборе возле велосипедных сараев – последнее спасение заблудшей ньюнэмитки. Это значило, что придется ползти на четвереньках, а в ее случае – с дополнительным отягощением в виде контрабандного раритета под плащом.

Наконец она вылезла с другой стороны и увидела, что территория колледжа преобразилась. Ночью они с Ником слышали свист ветра за стенами башни, но их мир сузился до пределов книжной каморки. А теперь земля в колледже была усыпана белыми лепестками из огромного розария. Ветер разодрал бутоны и разметал их пышное великолепие, и в это утро в конце сентября казалось, что выпал первый снег.

Дина прошла Сиджвик-Холл, сбежала по замшелым каменным ступеням и пересекла утопленный в землю сад. Круглый водоем в центре сада был мутный и не просматривался насквозь. Ранний утренний туман стер живые изгороди и скамьи, а тисовые деревья задумчиво высились над ней. Однако у ее ног сама земля, кажется, разбухла и кипела жизнью, словно огромная простыня, клубящаяся на ветру.

Дина почти не спала в эту ночь, но все еще была охвачена пьянящим возбуждением. Не экстаз, но полнота. Ей понравилось, как руки любовника превращают ее в объект желания, вожделеемое тело. Возможно, ей следует возражать против превращения в объект. Но она не возражала. Ей были сладостны его прикосновения, его жажда, и сейчас, на ходу, ее снова пронзило электричеством, как тогда, когда их руки впервые соприкоснулись и он повел ее вверх по лестнице.

Она перешла газон Клаф-Холла. На первом этаже было нехарактерно безлюдно и тихо. Еще никто не лязгал посудой для завтрака. Впереди мерцали окна Пейль-Холла. Прежде чем войти, она проверила: пояс плаща по-прежнему плотно завязан и удерживает книгу на месте. У главного входа она сделала серьезное лицо, открыла дверь ключом и проскользнула внутрь мимо привратника, дующего на первую за день чашку чая. Он деликатно сделал вид, что ничего не заметил.

Она двинулась дальше, мимо почтовых ячеек, где пока не торчало ни одно письмо с отказом, чтобы отравить ее счастье. Потом вверх по лестнице к новой комнате, выделенной ей на этот год: номер 213. Поднимаясь по лестнице, она еще не знала, что трусы выпали – где-то между воротами колледжа и дверью комнаты.

Оказавшись у себя, она расстегнула плащ, освободила книгу и быстро подошла к дубовому секретеру – словно даже сейчас за ней мог гнаться сердитый главный библиотекарь. Ей до сих пор не приходилось воровать, – впрочем, рассудила она, это и не кража, если собираешься вернуть вещь. Она просто освободила книгу, которая хотела, чтобы ее прочитали. Сам автор, уверяла она себя, хотел, чтобы она прочитала эту книгу, – во всяком случае, захотел бы, если позолотить ему ручку двумя гинеями.

И тут она снова вспомнила слова двоюродного дедушки Фрэнсиса во время недавнего визита в Грейтэм. «Опасный человек». А бабушка Мэделайн вообще уклонилась от разговора о Лоуренсе. Почему?

Дубовый секретер рядом с узкой кроватью был вместителен и, непонятно почему, казался благосклонным. Вселившись сюда, Дина обнаружила на задней панели секретера автографы бывших обитательниц комнаты, многих поколений – начиная с самого 1910 года, когда Пейль-Холл впервые открылся. Они дарили безмолвное утешение. Ты не одна, говорили все эти надписи. Ты в хорошей компании. В ящике даже обнаружилась «козья ножка» для процарапывания имени. И это первое, что сделала Дина после вселения.

Однако автографы были не самой интересной подробностью секретера. Мебель Пейль-Холла славилась причудами и вывертами, и у себя в секретере, на самом дне, Дина обнаружила потайной ящик.

Сейчас она открыла тайник и положила туда запрещенный роман Лоуренса, раритет 1928 года издания. Дина сказала себе, что эта книга подружится с ее собственной живущей там небольшой коллекцией: экземпляром «Листьев травы» Уитмена, сборником эротических рассказов Анаис Нин, тонкой стопкой листов недописанного романа самой Дины и камнем-глазом, приехавшим с ней из Грейтэма.

Камень она положила поверх библиотечной «Леди Чаттерли» и снова задвинула крышку ящика. Потом стянула брюки, нашла чистые трусы и прилегла на несколько часов. Завтрак начинался в девять, а она проголодалась.

Может, все-таки пойти работать «отельной девицей»? – сонно размышляла она. Вдруг для романа это необходимо. Может, ей следует приобрести жизненный опыт – хотя бы мимоходом увидеть то, что она иначе никогда не увидит и не узнает, во всяком случае, если будет спрашивать разрешения