Ментор черного паука - Нина Малкина

— Приглашаю к просмотру горизонтов, — он заметил моё недовольное замешательство и добавил: — На этот раз вполне буквальных.

Я нырнула в тёмный проход. Внутри мало что изменилось, возможно, прибавились видимость порядка и запах пыли. Пара лестничных проходов привели меня на последний этаж, прямо в загадочное закулисье.

Я никогда не была в театре, но, конечно, прекрасно знала о спектаклях. Незримый мир сцены за алой занавесью представлялся мне совсем по-другому: с красочными костюмами, мишурой и забавной бутафорией. Здесь же были только крепежи, верёвки и тросы, перекинутые через лебёдки и уходящие вниз через щели в дощатом полу. Нога в эти щели не лезла, но всё время норовила провалиться краем ступни. Я взглянула сквозь дыры и непроизвольно напряглась, пытаясь удержать равновесие: под ногами виднелась сцена, до которой было довольно далеко лететь. Переступая пустые уступы между досками, я прошла к одному из двух небольших балконов, нависающих над подмостками.

— Особая ложа, — пояснил Каас, терпеливо наблюдавший за моими исследованиями. — Здесь почти никто не бывает.

— Не удивительно, — заключила я, окидывая взглядом бордовые кресла, хрустальную люстру и полукруглые балконы. — Отсюда почти не видно представления.

От театрального зала под невысоким куполом меня отделяла резная ширма, что ещё сильнее затрудняла обзор. Глаз выхватывал только край сцены и плотной занавеси. Зато отсюда были видны даже самые дальние ряды бархатных сидений, что прятались между золочёными колоннами балконов. Я просунула пальцы сквозь резьбу полотна ширмы и попыталась заполнить места своим воображением. Даже увлеклась этим занятием.

В числе первых явилась, конечно, Сирена, утончённо восседающая в центре зала. Серебристая лилия на её шее моментально посадила рядом Дамну лин де Торн. Следующими возникли Лоним, Фиди, Куиджи, Оуренские и Ракель. Потом явились первокурсники, опасливо оглядывающие пространство. Зал был небольшой, едва вмещающий обитателей академии. Я почти слышала, как магистры, студенты, рудвики и мои друзья аплодируют и смеются, впечатлённые действом.

— Если хочешь, можем побывать как-нибудь по ту сторону, когда театр заполнится актёрами и публикой, — предложил стязатель, возвращая меня мыслями в пустой зал. — Но сегодня здесь никого нет.

— Мне кажется, особая ложа как раз для меня, — я оторвалась от узорчатой перегородки. — И как раз тогда, когда здесь никого нет. Её ты хотел мне показать?

— В том числе, — Каас хитро сощурился. — Осталась последняя преграда на пути к звёздным горизонтам.

Он проворно пробежал по грубым доскам, легко уклоняясь от тросов, поднялся по узкой железной лестнице к потолку и толкнул крышку люка. Повеяло ледяной свежестью ночного воздуха, и я с энтузиазмом последовала за стязателем, заинтригованная конечной целью нашей прогулки.

— Это одна из самых высоких точек, — Каас подал мне руку и помог выбраться на крышу театра. — Если не считать академию, конечно.

Отсюда город смотрелся совсем иначе, чем с вулкана: дома, прилипшие к скалам, почти слившиеся с ними в одно целое, живые тени, мелькающие в их окнах. Лоскуты слоистого тумана выстилали мостовые улиц, огибая бледные пятна фонарей и зеленоватые столбы света от иллюзорных елей.

Зима разлеглась жемчужным покровом на хмурых домах Кроуница и его горных склонах, сжимающих город в объятиях. Укрытые снегом здания стояли так тесно, что, казалось, по ним можно добраться куда угодно. Здесь можно было перепрыгивать с крыши на крышу, лазать по натянутым между домами верёвкам и скальным выступам. Я подошла к краю и посмотрела в тот проулок, по которому мы сюда добирались. Было высоко, но длинный прыжок легко перенёс бы меня на соседний дом, похожий на мелкую сувенирную лавочку. Я задумчиво опустилась на край, свесив ноги с карниза. Каас сел рядом, разогревая своей магией холодный камень под нами. Оранжевая аура задрожала и впиталась, поднимая волну тепла.

— Это — самая особая ложа, — Каас уставился в сторону моря. — Ты первая, кто её посетил. И, думаю, единственная, кто сможет оценить.

Город простирался у наших ног в самом прямом смысле, двигался огнями окон и фонарей, скрипел вывесками, свистел сквозняками и весело шумел отдалённым гулом со стороны площади.

— Странно, — поделилась я впечатлением, — почему-то здесь я чувствую себя, как дома, в Фарелби. Будто это не центр Галиофских утёсов, а маленький провинциальный городок, что по-своему радуется празднику.

Из-под вывески «Крендельная» выбежала маленькая фигура — рудвик или, может, пухлый ребёнок резво затопал по каменным ступеням в сторону площади. Широкий лоток с выпечкой, который он тащил впереди, казался больше него самого.

— Я часто сюда прихожу, — Каас кивнул, разделяя моё ощущение. — Как бы это странно ни звучало, чтобы спастись от одиночества. Здесь я чувствую себя причастным к городской суете. Проживаю моменты жизни чужих людей, что торопятся по своим делам. Наблюдаю за хлопотами лавочников, вечно спешащими клерками, развязными актёрами, мальчишками, что продают жёлтые листовки за четверть лирны. Абсолютное мошенничество!

Он опустил голову и грустно усмехнулся собственной шутке.

— Никогда бы не подумала, что тебе нужно спасение, — я легонько толкнула его плечом, приободряя. — В «Фуррионе» мир крутился вокруг тебя. Каждый хотел урвать свой кусочек защитника Свободного Квертинда. Мальчишки наверняка хотят быть похожими на великого и ужасного стязателя.

— Да уж, — выдохнул Каас. — Великого и ужасного стязателя. Защитника Свободного Квертинда. Кого угодно, но не Кааса Брина. Знаешь, Юна, с некоторых пор я испытываю нарастающую пытку оттого, что познал, в каком страшном одиночестве я живу. И нет от него спасения. Нет ни одного человека, которому бы я мог по-настоящему довериться.

— Может, одиночество — это не так уж и плохо? — я подняла голову и взглянула в светлое ночное небо. — Оно делает тебя независимым. Ты твёрд в своих решениях и свободен. Ты не мучаешься переживаниями за близких. Никто тебя не разочарует, потому что ты ни на кого не надеешься, кроме себя. Наверное, таким и должен быть стязатель.

— Я тоже так думал. Когда пытался себя утешить, — он улыбнулся. — Но как бы я ни старался, как бы ни изощрялся, какие бы удовольствия ни пытался себе купить, я понял, что единственный шанс стать счастливым — это принадлежать кому-то. Быть для кого-то сыном, братом, отцом, мужем, возлюбленным. Быть… нужным. Не королевству, не Ордену Крона, а конкретному человеку.

— Ужасная пошлятина, — насмешливо скривилась я. — Любить и быть любимым… Ты точно не покупал жёлтых листовок по четверть лирны?

— Да ты трусиха! — игриво возмутился Каас, и я поперхнулась от возмущения. — Кто бы мог подумать, Юна Горст, что смеётся в лицо опасности, больше всего на свете боится влюбиться! Поэтому ты и пыталась бежать из бестиатриума?

— Не боюсь! — тут же заспорила я. — Просто считаю глупостью. Эти увлечённые парочки не видят ничего вокруг. Они меняют друг друга, становятся иными. И всё остальное перестаёт быть важным. По велению сердечной страсти люди предают друзей, отказываются от своих решений, поступков, идей. Сами возлагают на себя бессмысленный долг перед человеком, и от этого впоследствии гибнут. Превращаются в каких-то живых мертвецов!