Ментор черного паука - Нина Малкина

Я взмахнула руками, раздражаясь. На мой взгляд, любовь в нашем мире сильно переоценивали. К несчастью, мимо театра проходила очередная парочка, разряженная, как танцоры со страниц блокнота Првленской. Мне захотелось кинуть в них чем-нибудь, чтобы прогнать, как стаю воришек-воробьёв, что вечно сновали где ни попадя.

— Ничего себе! — Каас поднял бровь и продолжил меня дразнить: — Ты злишься! Стало быть, я попал в самую точку. Ты боишься признать, что любовь — это главный способ бегства от одиночества, что мучает абсолютно всех. Даже тебя.

— Пффф, — презрительно выдохнула я и закатила глаза. — Знаешь, я видела эту любовь? Мой отец любил Тезарию Горст до конца своих дней. И что это ему принесло, кроме страданий, терзаний и болезней? Ничего. И да, он был чудовищно одинок. Тогда я была слишком маленькой, чтобы наверняка знать, что с ним происходит, но всегда чувствовала эту гнетущую, невыразимую тоску в крепком мужчине, который мог бы быть счастлив. Но он даже не пытался! И я злюсь на него за это. Вот Толмунд, я правда злюсь! Люди не могут всегда принадлежать друг другу. Любовь — это короткий эпизод в жизни, которому нельзя служить до конца своих дней, игнорируя саму жизнь.

Каас рассмеялся. Закинул голову и хохотал, довольный моим откровением. Я ужасно оскорбилась и даже захотела его стукнуть, потому что не видела ничего смешного в том, что говорила. Это было правдой, к тому же довольно болезненной. Мне захотелось уйти, и я даже сделала попытку, но Каас удержал.

— Извини, — он усадил меня обратно и стал серьёзным. — Просто я вижу в тебе себя. Того, кем я был ещё недавно. Мне жаль, Юна… что у тебя не было полноценной семьи. Пожалуй, ты и правда не видела любви, поэтому не можешь признать её власти. Тебе непонятно, каково это, потому что ты никогда не ощущала даже родительской теплоты. Ты не знаешь, что любовь — не твоя слабость, а огромная сила, внутренний свет, что служит тебе маяком и выявляет лучшие качества. Она — смысл существования человечества. Примитивная истина из жёлтых страниц, но при этом такая сложная. Её трудно принять. Я сам недавно к ней пришёл. И я уверен, что ты тоже придёшь. Ведь, несмотря на твои заявления, в глубине души ты чувствуешь и веришь в её величие. Именно поэтому хочешь убить Кирмоса лин де Блайта. Хочешь отомстить ему за то, что у тебя не было любви.

— Знаешь, сейчас я даже немного жалею, что здесь не появится Элигия, — съязвила я. — Вот бы она удивилась Каасу, рассуждающему о величии любви!

— Не удивилась бы, — он достал из петлицы фиолетовый подснежник и вдохнул слабый аромат. — Эта женщина вся соткана из любви, от кончиков волос до своих тонких каблуков. Тебе стоит доверять ей. Мне она помогла, когда я был потерян и на грани безумия. Именно она привела меня в Орден Крона. Только я, в отличие тебя, хочу отомстить за то, что меня лишили любви и семьи, которая у меня когда-то была.

Он снова посмотрел в сторону горизонта, окунувшись в воспоминания, как в море, что накатывало бесконечные волны на пристань Кроуница.

— У тебя нет семьи? — я покосилась на задумчивого друга.

— Я же стязатель, — пояснил он. — У стязателей нет семьи. По закону Квертинда мы не можем иметь ни семьи, ни друзей, ни возлюбленных. Только врагов. Причём даже не личных, а врагов королевства. Хотя с годами службы эта грань у многих стирается.

— Но ведь когда-то у тебя была семья? — осторожно спросила я. — Ты ведь не родился стязателем?

— Я вырос в Маланте, — Каас всё так же неотрывно смотрел на море, словно оно подсказывало ему прошлое. — Это такой же маленький городок, как и Фарелби, только населённый хмурыми шахтёрами и их семьями. Я знал их всех, потому что каждое утро разносил свежий хлеб в дома. Отец приучал меня к труду — надеялся, что из меня вырастет достойный житель Квертинда. Увы, он уже не сможет оценить моих успехов.

Солёный ветер растрепал его волосы, и стязатель замолчал.

— Он бы гордился тобой, — я чувствовала горечь в его словах, и мне захотелось поддержать друга.

— Не думаю, — усмехнулся Каас, опуская взгляд. — Он не хотел, чтобы я стал стязателем. Никто не хочет такой судьбы для своих детей.

— Ты пошёл против воли отца? — предположила я.

Где-то вдали мелькнули яркие вспышки и послышались счастливые вопли. Звезды были почти не видны, но луна всё ещё пыталась соперничать с городским освещением.

— Если бы, — он достал свою трубку, покрутил и убрал обратно в карман. — Вряд ли меня можно было назвать самым послушным на свете сыном, но я бы никогда не присягнул Ложе стязателей по своему выбору.

До нас долетали обрывки радостных выкриков и завораживающий аромат праздничной ночи. Удивительным образом запах сливался со звуками. Эта ночь над Кроуницем пахла по-особому: холодным морским ветром, слабым ароматом табака и сушёных фруктов, трепетом и откровениями. Мне нравилось быть здесь с Каасом, чувствовать его присутствие. Он молчал, и я больше не решалась перебивать его воспоминания. Они были слишком личными, интимными, и я не имела права требовать озвучить их. Мы оба понимали это. Мы сидели рядом, смотрели на чужое счастье, говорили, слушали друг друга, но при этом оба были одиноки. И это необъяснимо роднило нас. Где-то глубоко внутри мы с Каасом Брином были очень похожи.

— Я рос любопытным ребёнком, — неуверенно начал Каас. — Мне нравилось исследовать мир, бросать ему вызов. Как и всем детям, которые чувствуют родительскую защиту и уверены в том, что всё на свете им по плечу. На самом деле, я мало отличался от других. И это было здорово. Я говорил тебе, что это были лучшие времена моей жизни. Но, как и всех, меня не обошли подростковые импульсивные глупости, а изначальная склонность Омена только подогревала взрывной характер. Однажды, крепко поругавшись с отцом из-за ерунды, которая казалась мне важной, я ушёл из дома. Тоже обычная история: пожалуй, нет такого юнца, кто не хотел бы доказать свою самостоятельность. Бродил по лесу, преисполненный гнева и чувства собственной важности. Голод, холод и усталость быстро остудили меня. Мне некуда было идти, и тогда я впервые почувствовал острый укол покинутости. И, конечно же, решил вернуться. К сожалению, слишком поздно, потому что на тот момент я уже заблудился.

— Заблудился в лесу? — уточнила я, скидывая капюшон. Камень источал волны тепла, но мне не было жарко. Просто хотелось лучше видеть Кааса, уловить его эмоцию в рассказе.

— Заблудился в жизни, — он усмехнулся и откинул назад волосы, — но да, стоя посреди леса, тропы которого были мне незнакомы. Точнее, в этой глуши их просто не было. Стоило бы сразу заняться выживанием, но я не имел таких навыков. До этого момента обо мне заботились родители. Поэтому я сделал единственное, что может сделать напуганный юнец: побежал, громко призывая о помощи. Я знал, что меня искали, поэтому отчаянно пытался найтись. Увы, никто так и не услышал моих криков. Когда силы покинули меня, я стал просто бесцельно блуждать в холодной мгле, пугаясь деревьев и животных. Промерз с головы до ног, и даже утреннее солнце не согрело меня. Не знаю, сколько я бродил — день, два или три. Должен был умереть от истощения и холода, как и многие до меня. Я бился в ознобе и кашле, когда случайно набрёл на домик одинокой старухи, и почти рухнул у неё на пороге, моля о помощи. Старуха впустила меня, напоила отваром, разрешила отогреться. Но к тому моменту я был уже сильно болен и мне становилось всё хуже.