Под прусским орлом над Берлинским пеплом - ATSH

реалистичности, будто последний штрих на полотне талантливого художника. Это был триумф, тщательно спланированный и безупречно разыгранный.

Вопреки ожиданиям и, невзирая на солидный куш, полученный в качестве компенсации за сорванную свадьбу, само торжество оказалось на удивление пустым. За роскошно накрытым столом, ломившимся от яств, сидели лишь мы вчетвером. Слуги, словно церберы, зорко охраняли вход, не допуская ни единой души, способной нарушить уединение новобрачных.

На лице Гарриет уже не было и следа былой вселенской печали, разыгранной ею столь искусно. Вместо неё царила безмятежность. Конечно, столь разительная перемена не могла ускользнуть от зоркого взгляда Бёттхера, но фрау Стейниц, тут же объяснила внезапное преображение приступом боли в животе, вызванным, по её словам, чрезмерным волнением. Эта нехитрая уловка, хоть и казалась наивной, на удивление, сработала, развеяв подозрения отца. Я же, погружённый в собственные мысли, так и не притронулся ни к одному из многочисленных блюд, стоявших на столе. Аппетит пропал напрочь. Я прокручивал в памяти произошедшие события, пытаясь предугадать дальнейшее развитие, как шахматист, просчитывающий партию на несколько ходов вперёд.

Вечером же, как и полагается, нас ожидало уединение в специально убранной для брачной ночи опочивальне. Следует похвалить горничных, которые с особостью подготовили комнату, не забыв оставить в изобилии напитки и яства. Впрочем, единственным моим желанием в тот миг было забыться в беспамятстве крепкого хмеля, отключиться от настоящего прежде, чем госпожа Стейниц успеет снять с себя платье. Мысль о женитьбе никогда не посещала меня, я не предполагал, что когда-либо окажусь в оковах брака, и уж тем более не мог представить, что меня постигнет подобная участь.

Удостоверившись, что дверь надёжно заперта, мы разошлись в разные стороны комнаты. Я направился к окну и, опустившись в кресло, откинулся на его спинку, устремив взгляд на сад, укрытый белоснежным покрывалом зимы. Взор мой потерял чёткость, а в разуме воцарилось удивительное спокойствие. Не осталось места ни для тревог, ни для желаний, ни для воспоминаний. Лишь тишина, подобная безмолвию бескрайнего заснеженного поля, простирающегося до самого горизонта, безраздельно властвовала в мыслях.

— Я читала одну книгу, — нарушил тишину мягкий голос Гарриет, доносящийся со стороны кровати. — В ней подробно описывалось, что надлежит делать в подобных случаях. Признаюсь, даже я, невольно подслушивая разговоры самых отъявленных преступников, не краснела так сильно, как при чтении этой книги. Мне любопытно, с какими выражениями лиц авторы создавали эти строки, предназначенные для широкой публики? Я перевёл взгляд на Гарриет. Она по-прежнему сидела на самом краю постели, не решаясь прилечь, облачённая в свадебное платье, и рассеянно царапала его спинку кончиками ногтей, словно пытаясь успокоить нервы.

— Полагаю, что подобные сочинения — дело рук врачей. А им, как известно, присуще хладнокровие в любых ситуациях. Для них подобные вещи — не более чем обыденность, часть ежедневной практики, — я потянулся за бутылкой бренди, стоящей на столе. — Составишь мне компанию?

— С удовольствием, — с заметным облегчением выдохнула Гарриет и, поднявшись с кровати, приблизилась ко мне.

— Не поможешь мне освободиться от этого платья?Она послушно повернулась ко мне спиной, открывая взору хитросплетение шнуровки, стягивающей её наряд.

Прежде чем приступить к делу, я неспешно закурил, глубоко затягиваясь ароматным дымом. Затем, щурясь от едких клубов, принялся распутывать непокорные шнурки. Они, словно живые, сопротивлялись моим пальцам, затянутые слишком туго, не желая поддаваться. Вскоре я заметил, что Гарриет затаила дыхание, а её хрупкий силуэт едва заметно подрагивал, выдавая волнение.

— Как думаешь, Адам, станем ли мы хорошей семьёй? — спросила она, нарушив молчание.

Вероятно, этот вопрос был попыткой отвлечься, унять трепет, охвативший её. Я же застыл в замешательстве, не зная, что ответить. Быть может, настало время открыть правду? Рано или поздно ложь всё равно выйдет наружу, подобно шилу, которое не утаить в мешке. Своё обещание я сдержал, теперь очередь за ней. Что она предпримет, когда узнает истину?

Наконец, непокорные шнурки начали поддаваться, один за другим освобождаясь из плена ткани. В тот же миг платье, словно сброшенная змеиная кожа, соскользнуло с плеч Гарриет, оставив её передо мной в одной лишь тонкой ночной рубашке. Она, не смущаясь, повернулась ко мне лицом, невольно выставляя грудь, туго обтянутую белоснежным корсетом, расшитым искусными цветочными узорами.

Я небрежно стряхнул пепел с сигареты, готовясь приступить к новой задаче, и разлил янтарный бренди по бокалам, наполнив комнату терпким ароматом. Гарриет, не отрываясь, следила за каждым моим движением, словно зачарованная.

— Ты так не думаешь? — вновь нарушила она повисшую тишину.

— Мало семей, которые живут в истинном счастье, — пробормотал я, потянув за кончик шнурка, ослабляя хватку корсета.

— Правда, мало, — согласилась она, кивнув головой. — Я лелеяла надежду, что мы станем исключением из этого печального правила. Ты не обижайся... У меня память, как у рыбки, я уже забыла, кому ты отдаёшь всю свою страсть без остатка.

— Не строится семья на одной лишь страсти, Гарриет, — я не на шутку разозлился и резко дёрнул за шнурок, но тот, словно назло, не поддался. В тот же миг она подалась вперёд, почти навалившись на меня, упёршись ладонями в мои плечи, не давая отстраниться. — Страсть — это не только пылкие объятия в постели, но и неизбежные конфликты. Мучительная ревность. Бесконечные упрёки и взаимные обвинения. Крепкая, счастливая семья строится на... — я запнулся, не в силах произнести следующее слово, и в этот момент почувствовал, как последняя завязка корсета наконец поддалась моим усилиям. Гарриет, не теряя ни секунды, отбросила корсет в сторону и, не отрывая от меня взгляда, в котором плясали блики свечей, взяла меня за руки. — На доверии, — хрипло закончил я, выдохнув застрявшую в горле фразу. Она медленно, с нежностью, провела моими руками по своей талии, очерчивая её изгибы, а затем, выхватив из моих пальцев дымящуюся сигарету и, небрежно бросив её в пепельницу, накрыла мои ладони своими, маленькими и горячими.

Я ощущал жар её тела, лишь слегка прикрытого тонкой тканью сорочки, но упорно не опускал взгляда, встречаясь с ней глазами.

— Продолжай, — прошептала она, склонившись ещё ближе, так что её губы оказались в опасной близости от моих. — На доверии, а ещё на чём зиждется счастливая семья? Я резко убрал руки с её талии, словно обжёгшись, и, схватив со стола полный бокал, залпом осушил его, обжигая горло крепким