Роман без героя - Александр Дмитриевич Балашов

возьму, упырь проклятый! – процедил сквозь зубы опер, у которого проснулся охотничий инстинкт.

И старший лейтенант Волохов опрометью бросился к своему скромному бюджетному «Рено». Но на повороте Владимир резко затормозил – под колёса с дуру бросилась чья-то чёрная собака, величиной с новорожденного телёнка. Пёс, злобно сверкнув жёлтыми глазами, жалобно взвыл, и, хромая, затрусил в переулок, примыкавший к улице со старым московским названием – Варварка.

15.

В 15 часов 37 минут, когда Игорь Васильевич, дав указания Чуркину, садился в свой «таз с болтами», ему позвонил дежурный прапорщик.

– Товарищ Волохов? – представившись по уставу, начал он.

– Да.

– Игорь Васильевич?

– Да-да.

– Товарищ Волохов, старший лейтенант Владимир Игоревич, кем вам являлся?

– Сыном… А что случилось?..

– Машина старшего оперуполномоченного Волохова на улице Варварка совершила лобовое столкновение с автомобилем с красным номером, принадлежащем какому-то иностранному посольству.

– Что с моим сыном?!. – закричал в трубку профессор.

– А вот нервничать так не надо, – после паузы раздалось в трубке.

– Жив?

– В коме. Его и атташе «скорая» в «склиф» доставила. Оба водителя, сын ваш и тот атташе, были в тяжёлом состоянии. В данный момент оба в коме.

Волохов дрожащей рукой вставил в замок зажигания ключ, повернул его – стартер, надсадно подвывая, прокрутил вал, но старая «Волга» не завелась.

– Господи! – взмолился старик, глядя на «торпеду», где липучкой был приклеен триптих – иконки Создателя, Богоматери и Николая Чудотворца в одной пластмассовой рамочке. – Господи! Умоляю тебя, Создатель! Только не его… Не забирая последнее… Лучше – меня! Но его оставь жить. Ты ведь всё можешь… Поменяй нас местами, Ты, управляющий круговоротом жизни и смерти! Я отрекусь от своего проклятого изобретения, я готов к неминуемой встрече с Тобой, к Твоему Страшному Суду, только пусть живёт сын! Умоляю!..

Он ещё раз повернул ключ зажигания. Машина вздрогнула, будто очнулась от забытья, мотор заработал ровно и уверенно. Волохов, включив «аварийку», погнал «Волгу» с места в карьер, распугивая по сторонам престижные иномарки, не ожидавшие такой прыти и нахальства от старого белого «корыта».

В знаменитой столичной больнице, которую все коренные москвичи и москвичи временные называли коротким словом «склиф», он, накинув белый халат на плечи, бегом, не дождавшись лифта, бросился вверх по лестнице. Длинные полы халата развевались за спиной старика, как крылья белого ангела. В реанимацию путь преградил охранник самого сурового вида.

– Куда, батя, разогнался? – развернул старика охранник, взяв Волохова в крутой оборот. – Туда нельзя!

– Сын у меня, понимаете? Сын там, в коме!..

– У кого сын, у кого отец, мать, – пожал плечами больничный цербер. – Сколько их лежит тут, знаешь? Ежели к каждому допускать, то девки замучаются тележки со жмуриками вперёд ногами выкатывать…

– Сын, понимаешь, ты, цербер… Единственный…

Волохов, взявшись за сердце, стал медленно оседать на пол, застланный сероватым линолеумом.

– Ты, батя, не шути… Реанимация не резиновая, – пробасил охранник, подхватывая старика под мышки и усаживая его на коридорный диванчик. – Аня! Тут старичку плоховато стало, дуй сюда, Анка!

Неспешно приплыла толстая медсестра, долго и раздражённо вылезавшая из-за стола, стоявшего перед ординаторской.

Волохов предупредительно поднял руку, останавливая сестру милосердия в исполнении её священного долга.

– Не беспокойтесь, девушка, – бросая таблетку нитроглицерина под язык, сказал профессор, пришедший в себя. – Всё нормально… Со мной всё нормально. А вот как с сыном? Больной Волохов, его после автокатастрофы недавно сюда доставили…

– Волохов? – переспросил проходивший мимо молодой врач в модных дорогих очках. – Это тот, кого эмчеэсники из сплюснутой машины около часа доставали?

– Очевидно, – свистящим шёпотом сказал профессор. – Мне позвонили, страшная авария на Варварке… Сын он мне, сотрудник полиции Владимир Игоревич Волохов…

Врач закивал головой, подтверждая, что понимает, о ком идёт речь.

– Да-да, понимаю, понимаю… Сочувствую. И сын ваш, и этот, с кем он столкнулся лоб в лоб, оба в коме. Пройдёмте в ординаторскую, пожалуйста. Только успокойтесь, ради Бога! Зачем нам два трупа? Успокойтесь. Положение очень серьёзное… Вам правду можно говорить?

Волохов, постаревший за последний час ещё лет на десять-пятнадцать, еле заметно кивнул:

– Говорите, доктор…

В ординаторской было пусто. Молодой врач показал глазами на стул.

– Присаживайтесь, отец.

Волохов нащупал в кармане пачку денег, из которой он ещё утром вытаскивал несколько купюр для вознаграждения Саши Чуркина. Пальцы не слушались старика и почти не гнулись. Дрожащей рукой вытащил всё, что лежало в кармане брюк.

– Вот, возьмите, пожалуйста… Лекарства нынче дороги…И всё дорожают, дорожают… Но жизнь дороже любых пилюль и инъекций.

– Золотые слова, э-э…, простите, не знаю, как вас там…

– «Нас там» Игорь Васильевич, – по привычке не удержался профессор от лёгкого укола, про себя отмечая, что и этот молодой и, в общем-то, симпатичный молодой доктор, отучившись не менее семи лет в медицинском вузе, так и не стал русским интеллигентом в том глубинном смысле этого слова, как его понимал старый профессор. Нет, интеллигентность – это не модные дорогие очки в тонкой оправе и заветный диплом в кармане. Это, уверен был Волохов, генетическая память всех клеток организма. И, само собой, состояние души человека.

– А вас, уважаемый, как величать?

– Альберт Иванович, – протянул руку врач-реаниматолог. – Вам можно просто Алик.

– Возьмите, «просто Алик», – грустно улыбнулся старик. – Спонсорская помощь вашему отделению. Вон, потолок облупился, линолеум нужно заменить.

Доктор Алик всё ещё колебался.

– Бери, говорю, смело, – протягивая руку дающего, сказал Игорь Васильевич. – Это ведь даже не тебе… Это – ему нужно. Лекарства-то нынче как подорожали!..

Молодой врач уже намётанным профессиональным взглядом заглянул в глаза убитого горем отца, убеждаясь, что это не полицейская подстава и не «живец», на которого так любят ловить свою рыбку сыскари из отделов по экономическим преступлениям. Нет, так горе сыграть невозможно. «Живца» в роли подставы всегда глаза выдают. Зеркало души обмануть нельзя. Он, отбросив сомнения, неуловимым движением фокусника выхватил солидную пачку из дрожащих пальцев профессора. Деньги, как у опытного иллюзиониста, незаметно провалились в широкий карман докторского халата, будто их и не было вовсе.

– Всё будет хорошо, – повеселев, сказал он, но, очевидно, вспомнив, о ком идёт речь, добавил уже не так оптимистично: – Надеюсь. А надежда, как известно, умирает последней…

– А можно мне к нему, а? – перебил реаниматора профессор.

– Вообще-то это категорически запрещено, – начал было врач унылым голосом.

Волохов полез в другой карман и удвоил сумму гуманитарной помощи.

– Категорически нельзя, – уже как-то неуверенно повторил доктор. – Но ведь не бессердечные мы роботы… Мы – представители самой гуманной профессии. Поэтому, думаю, можно. Это ведь так по-человечески попрощаться с умирающим…

– С умирающим? –чуть слышно пролепетал Волохов и опять, взявшись правой рукой за сердце и жадно