Ангелы и Демоны - Дэн Браун

Пастырь повел рукой в сторону коллегии кардиналов, иоператор Би-би-си инстинктивно направила камеру на безмолвную аудиторию.

— Неужели мы действительно устарели? — спросилкамерарий. — Неужели мы выглядим динозаврами человеческого общества?Неужели я кажусь вам таковым? Я спрашиваю вас: нужен ли миру голос, выступающийв защиту бедных, слабых, угнетенных? В защиту нерожденного дитя, наконец? Нужныли миру души — пусть и несовершенные, — которые посвящают всю свою земнуюжизнь тому, чтобы научить всех нас находить в тумане те моральные вехи, которыене позволяют нам окончательно сбиться с пути?

В этот момент Мортати понял, насколько блестящий ход,сознательно или нет, сделал камерарий. Показав миру кардиналов, он как быперсонифицировал церковь. Ватикан в этот момент, перестав быть конгломератомзданий, превратился в место обитания людей — тех людей, которые, подобнокамерарию, посвятили свою жизнь служению силам добра.

— Сейчас мы стоим на самом краю пропасти, — сказалкамерарий. — Ни один из нас не может позволить себе остаться равнодушным.В чем бы вы ни видели зло — в сатане, коррупции или безнравственности… выдолжны понять, что силы зла живы и с каждым днем становятся все болеемогущественными. Не проходите мимо них… — Священнослужитель понизил голоспочти до шепота, а камера взяла его лицо крупным планом. — Злые силы скольбы могущественными они ни были, отнюдь не непобедимы. Добро восторжествует.Прислушайтесь к своим сердцам. Услышьте Бога. Все вместе, взявшись за руки, мысможем отойти от края бездны.

Теперь Мортати понял все. Порядок проведения конклава былнарушен. Но на это имелась веская причина. Это был единственный способобратиться с отчаянной мольбой о помощи. Камерарий одновременно обращался и кврагам, и к друзьям. Он умолял как недругов церкви, так и ее сторонников узретьсвет и положить конец сумасшествию. Кто-то из услышавших слова клирика, безсомнения, поймет все безумие этого заговора и возвысит свой голос.

Камерарий опустился на колени рядом с алтарем Сикстинскойкапеллы и сказал:

— Молитесь вместе со мной.

Все члены коллегии кардиналов упали на колени иприсоединились к нему в молитве. А на площади Святого Петра, так же как и повсему земному шару, потрясенные люди преклонили колени вместе с ними.

Ассасин разместил свой находящийся без сознания трофей взадней части микроавтобуса и задержался на несколько мгновений, чтобыполюбоваться телом жертвы. Девица была не так красива, как те женщины, которыхон покупал за деньги, но в ней присутствовала какая-то возбуждающая егоживотная сила. На ее теле поблескивали капельки пота, и оно пахло мускусом.

Убийца смотрел на свою добычу, забыв о боли в руке. Ушиб отупавшего саркофага оказался болезненным, но это не имело никакого значения… вовсяком случае, распростертый перед ним трофей вполне компенсировал это временноенеудобство.

Утешало его и то, что сделавший это американец скорее всегоуже мертв.

Глядя на неподвижную пленницу, ассасин рисовал себе картинытого, что его ждет впереди. Он провел ладонью по телу девушки под блузкой.Скрытые под бюстгальтером груди были само совершенство. «Да, — улыбнулсяон. — Ты — гораздо больше, чем простая компенсация». Превозмогая желаниеовладеть ею сразу, он захлопнул дверцу машины и направился в ночь.

Предупреждать прессу об очередном убийстве не былонеобходимости. За него это сделает пламя.

* * *

Обращение камерария потрясло Сильвию. Никогда раньше она такне гордилась своей принадлежностью к католической вере и никогда так нестыдилась своей работы в ЦЕРНе. Когда она покидала зону отдыха, во всехкомнатах стояла тишина и царило мрачное настроение. В приемной Колераодновременно надрывались все семь телефонов. Звонки прессы никогда непересылались на номера директора, и все это могло означать лишь одно.

Деньги. Денежные предложения.

Технология производства антивещества уже нашла своихпокупателей.

* * *

А в это время за стенами Ватикана Гюнтер Глик буквальнопарил в воздухе, выходя следом за камерарием из Сикстинской капеллы. Глик иМакри только что выдали в прямом эфире репортаж десятилетия. Ну и передача!Камерарий выглядел просто очаровательно!

Оказавшись в коридоре, священнослужитель повернулся лицом кжурналистам и сказал:

— Я распорядился, чтобы швейцарские гвардейцы подобралидля вас фотографии. Эту будут снимки заклейменных кардиналов и одно фотопокойного папы. Должен предупредить, что изображения весьма неприятные.Отвратительные ожоги. Почерневшие языки. Но мне хотелось бы, чтобы вы показалиих миру.

Глик в душе пожелал Ватикану вечного праздника Рождества.Неужели камерарий хочет, чтобы они передали в эфир эксклюзивное фото мертвогопапы?

— Вы в этом уверены? — спросил Глик, всеми силамипытаясь скрыть охватившее его волнение.

Камерарий утвердительно кивнул и добавил:

— Швейцарские гвардейцы предоставят вам возможностьпереслать в эфир изображение ловушки антиматерии и показать в режиме реальноговремени отсчет часов и минут до взрыва.

«Рождество! Рождество! Рождество!» — повторял Глик про себя.

— Иллюминаты очень скоро поймут, что сильно перегнулипалку, — закончил камерарий.

Удушающая тьма вернулась к нему, словно повторяющаяся темакакой-то демонической симфонии.

Без света. Без воздуха. Без выхода.

Лэнгдон лежал под перевернутым саркофагом, понимая, чтонаходится в опасной близости к безумию. Стараясь заставить себя думать о чемугодно, только не об окружающем его замкнутом пространстве, он пытался занятьум решением логических задач, математикой, музыкой… одним словом, всем, чемможно. Но оказалось, что для успокоительных мыслей места в мозгу не осталось.

«Я не в силах двигаться! Я не могу дышать!»

Защемленный рукав пиджака в момент падения саркофагакаким-то чудом освободился, и в распоряжении Лэнгдона были уже две свободныеруки. Но даже после того, как он что было сил надавил на потолок ловушки,каменный гроб остался неподвижным. Теперь, как ни странно, он жалел, что рукаввыскользнул из-под края камня. Если бы этого не случилось, то осталась бы щель,через которую мог просачиваться воздух.

Когда Лэнгдон предпринял очередную попытку приподнятьмраморный ящик, край рукава задрался, и американец увидел слабое свечениесвоего старого друга Микки. Однако теперь ему казалось, что знакомое личико измультфильма кривится в издевательской ухмылке.