Смерть чистого разума - Алексей Королев

точно знаю ответ на вопрос «Кто?», мне не составит труда найти неопровержимые доказательства виновности этого «кого». Кроме того – это во-вторых, – я ничего не придумывал.

– Хорошо же, – кивнул Целебан. – Пообещайте мне, господин Ульянов, что когда вы изложите нам скучную часть ваших доказательств, вы расскажете о ходе своих нескучных размышлений.

– Извольте. Итак, самая дурацкая часть в этом деле именуется «алиби». Поэтому я оставлю её напоследок. Займёмся сперва более интересной вещью, по сути своей – близкой к размышлениям. А именно старым добрым cui prodest. Я не успел прослушать в университете курс полицейского права, хотя читал его ординарный профессор Степанов, по отзывам, весьма и весьма неплохой юрист. Но обстоятельства сложились так, что кое-что из этой области мне пришлось изучить, так сказать, на собственной шкуре. Давайте на время забудем обо всём, что нам уже известно, и предположим, что убить Корвина мог кто угодно, обладающий достаточной физической силой, чтобы столкнуть тело в окно, и знающий где спрятан ключ от лестницы.

– Или посторонний скалолаз, – вставил Скляров.

– Эту возможность следует рассматривать как чисто умозрительную. Любому скалолазу потребуется масса времени для своих упражнений. Фактически же между полуднем и четырьмя часами Ротонда – или во всяком случае, лестница – находилась без присмотра лишь на время обеда, после которого там всё время была мадам со своим бельём. Да и то, как мы знаем теперь, именно во время обеда Ротонду посещала великокняжеская сволочь со своим камердинером.

– То есть вы ему верите? – спросил Целебан.

– Поскольку я убеждён, что великий князь Корвина не убивал, то да, верю, – сказал Ульянов. – Забудем про постороннего скалолаза, взявшегося неизвестно откуда и неизвестно зачем. Сосредоточимся на людях, которые имели техническую возможность прикончить Корвина. Это товарищи Тер и Фишер, великий князь со слугой, ну и вы, Николай Иванович и Антонин Васильевич. Не подскакивайте как Мартов с Даном, когда их уличают в незнании Маркса. Я же рассуждаю пока чисто теоретически.

– Знаете что, Владимир Ильич, всему есть границы, – сказал Веледницкий. – Мне неприятно слышать упоминание своего имени в таком свете даже чисто теоретически.

– Кроме того у этих господ есть алиби, – заметил Целебан. – Как, впрочем, и у Фишера с Тер-Мелкумовым. Надеюсь, вы не станете опровергать уже доказанные факты, тем более что эти доказательства дались мне весьма непросто?

– Я это помню твёрдо, – кивнул Ульянов. – И ничего пока опровергать не собираюсь. Но я же сказал, давайте пока забудем про это дурацкое «алиби». Вернёмся к нашему cui prodest. Самое простое – это великий князь, будь он неладен. Неясно точно, руководствовался ли этот недоносок исключительно своими извращёнными фантазиями или действительно состоял в этом дурацком корвиновском интернационале – так или иначе, он имел желание и возможность убить Корвина, собирался это сделать – но опоздал. Если бы его не опередили, он бы сейчас катил в свою Ниццу, или куда он там собрался, совершенно удовлетворённый. Убил и благополучно избежал ответственности. Вполне в духе всех этих принцев крови. Ну да ничего, недолго им всем осталось, недолго.

– Поразительно, что вы одновременно так ненавидите монархию и с лёгкостью верите всему, что наговорил член царской семьи, – заметил Целебан.

– Неважно, неважно, – махнул рукой Ульянов. – Пока просто следите за моими рассуждениями. Фишер. Он неоднократно рассуждал о бесполезности и даже опасности Корвина для дела русской революции и говорил, что день, когда Корвина не станет, станет счастливейшим в его жизни. Собственно, давеча в Ротонде он ещё раз это подтвердил. Итак, у товарища Фишера были весьма веские мотивы убить Корвина.

Далее. Тер. Здесь мотив очевиден куда менее, но при известной доле воображения его можно и принять во внимание. Подчеркну ещё раз: пока что мы рассуждаем чисто умозрительно. Я с самого начала не верил в причастность Тера к этом делу, о чём и сказал Степану Сергеевичу. Но мотивы, чёртовы мотивы! Трюк с исчезновением, конечно, сам по себе ещё ничего не значит. А вот страстный монолог господина миллионщика проливает свет на многое. Шубин определённо отказал Теру в деньгах – или во всяком случае, собирался это сделать. Не без подачи Корвина, разумеется. Одним словом, господин Тер-Мелкумов, или товарищ Лекс, мог обдумывать убийство Корвина. И осуждать его за это тоже трудно.

– Может быть, вы его и за нападение на почтовую карету как-нибудь оправдаете, господин Ульянов? – спросил Целебан.

– Дискуссию о моральной приемлемости экспроприации для дела революции мы отложим до более спокойных времён, инспектор.

– Тут не о чем дискутировать, господин Ульянов. Ваш Тер – террорист и убийца, – сказал инспектор. – Неплохая у вас компания, что и говорить.

– Товарищ Тер-Мелкумов был настоящим революционером, не щадившим себя в нашей борьбе. И если ему приходилось убивать, то потому что буржуазия не оставляет нам другого выхода. Добренькие революций не делают.

– Понятия не имею, почему я просто не арестую вас прямо сейчас, – зло сказал Целебан.

– Потому что хотите узнать правду, – сказал Ульянов.

– Ну так переходите к делу. Полковник Таланов был прав: вы все пользуетесь любым подвернувшимся поводом, чтобы устроить митинг.

– Хорошо, продолжим. Кто там у нас на очереди? Вы, Антонин Васильевич? Ну давайте придумайте себе мотив убить Корвина, давайте, – Ульянов улыбнулся.

– Даже не знаю, что и придумать, Владимир Ильич, – развёл руками Веледницкий и тоже улыбнулся, – ну, допустим, я не тот кто я есть на самом деле и каким вы меня все знаете, а жестокий и коварный тип, начисто лишённый совести, попросту – сукин сын.

– Допустим, – согласился Ульянов.

– Всё равно ничего в голову не приходит. Если предположить, что меня ничего в жизни не интересует, кроме денег и славы, то я должен был беречь жизнь Льва Корнильевича как зеницу ока, ибо присутствие такого знаменитого пациента обеспечивает неугасимый интерес к моему пансиону. Да и вообще, bona fama divitiis est potior.

– Это довольно справедливо, – заметил Целебан.

– Весьма справедливо, – кивнул Ульянов. – На этом пока и остановимся. Ну а вы, дорогой Николай Иванович, очевидно, тоже можете себе представить выгоды и невыгоды от того, что Корвина не стало?

Скляров, переживший за последний час уже несколько сильных потрясений, неожиданно спокойно сказал:

– Я любил Лёвушку. Он был натурой горячей и искренней, то есть обладал теми нравственными качествами, которых, очевидно, лишён я сам. Мы не были близки в умственном отношении, он всегда – что греха таить – считал меня человеком недалёким. Да вероятно, так оно и есть. Однажды я выручил его довольно значительной суммой – как вы знаете, в своё время я располагал весьма крупными средствами, полученными по наследству от супруги, –