Смерть чистого разума - Алексей Королев

есть страна победившей справедливости. А оно вон как вышло – республика республикой, а magnus princeps – это magnus princeps. Выскользнул как налим из рук. Впрочем, оно и к лучшему, хоть и недемократично.

– Почему к лучшему? Потому что мне преподнесли, как вы выразились, урок? Для агитатора вы как-то слишком прямолинейны, а как юрист и вовсе сейчас были не на высоте.

– А, вы успели получить моё досье, инспектор? Что ж, Швейцария это Швейцария. Часовой механизм. Снимаю шляпу. Но в данном случае позволю себе заметить, что я доволен исходом вчерашней ночи и как политик и как юрист.

Ульянов встал и пересел к ним на свободное кресло.

– Я устал и не в силах уследить за прихотливыми изгибами вашей логики, господин Ульянов, – сказал Целебан. – По-моему, любой порядочный юрист должен испытывать неудовольствие и даже гнев, когда отправлению правосудия мешают обстоятельства политического характера.

– В данном конкретном случае отправлению правосудия пока ещё ничего не мешает.

– Я вас не понимаю. Дело раскрыто.

– Нет, инспектор, не раскрыто.

– Это казуистика, господин Ульянов. У нас совершенно определённо vis maior. Да, формально убийца не привлечён к ответственности, но личность его установлена.

– Кем?

– Да мной! – раздражённо сказал инспектор. – Этот ваш magnus princeps просто заноза в заднице и он…

– Он никого не убивал.

(«Если бы не Ильич, мадам Марин сейчас, вероятно, потрошила бы кролика: сперва оперировала бы гибким ножом под шкурой, а потом засовывала бы туда ладонь целиком, чтобы снять её с тушки по возможности целее. Шкура снимается легко, а вот с плёнками придётся повозиться, их нужно убрать все, подчистую, иначе при термической обработке они, сжимаясь, перетянут мясо, помешают естественному обмену соков, сделают его жёстким. Мадемуазель, скорее всего, онанировала бы в клозете; девицы всегда делают это по утрам. Пальцы у неё длинные, совсем не крестьянские. Вряд ли Тер обращал на это внимание, и вообще видел в ней что-то кроме немой сельской девки, готовой ко всем удовольствиям. И у неё бешеные глаза, совсем как у Александрин».)

Инспектор Целебан повернулся к Маркевичу:

– Слушайте, а вы не знаете, где доктор Веледницкий? По-моему, у него новый пациент.

– Не остроумно, – ответил Маркевич. – Я, кстати, вполне согласен с мнением Владимира Ильича. Однако вы правы, доктор нам действительно может понадобиться. О, а вот и Николай Иванович.

Николай Иванович Скляров действительно спускался по лестнице в гостиную. Был он полностью одет, на левой руке держал пальто, а в правой зонт и выглядел совершенно отдохнувшим.

– Доброе утро, господа, доброе утро!

– Помилуйте, Николай Иванович, – сказал Ульянов. – Уж одиннадцать скоро.

Бедного Николая Ивановича приводили в чувство минут пять – часов он при себе не имел, не было их и в комнате. Привыкший вставать на заре, или во всяком случае до завтрака, он ничего не понимал, а обитатели гостиной не спешили рассказывать ему про настойку опия до появления Веледницкого. Но ещё горше Николаю Ивановичу сделалось от того, что он услышал о событиях минувшей ночи, каковые все до единого пропустил по непонятной ему причине.

– Неужели это был член царской фамилии?

– Вне всякого сомнения, – сказал Антонин Васильевич Веледницкий, переступая порог. В отличие от Склярова он был практически в неглиже и в руках держал не зонтик, а листок бумаги. – Но это ничуточки не интересно. В отличие от вот этого.

– Доброе утро, доктор, – сказал Целебан. – Что там у вас?

– Да чёрт знает что, признаться, – ответил Веледницкий. – Это я нашёл у себя на ночном столике.

Он протянул Целебану бумагу и инспектор прочёл (буквы были крупные): УЕХАЛИ В ЭГЛЬ. КОГДА ВЕРНЁМСЯ НЕ ЗНАЮ. М.

– Мало нам пришлось пережить сегодня ночью, – Веледницкий явно никак не мог прийти в себя, – так утром ни ванны, ни кофе, ни завтрака!

– Кофе я вам сделаю, Антонин Васильевич, – Скляров суетливо вскочил и зачем-то схватил шляпу. – А вот завтрак…

– Придётся тащиться в «Берлогу». Владимир Ильич, Степан Сергеевич, составите мне компанию?

– А меня вы не приглашаете, доктор? – улыбнулся Целебан. – Нет-нет, не извиняйтесь. Я думаю, завтракать мы сегодня не будем. Во-первых, папаша Пулен теперь растопит печь только через пару часов, а во-вторых, господин Ульянов обещал нам какую-то исключительную историю. Господин Скляров, а вас не затруднит сделать кофе всем?

Николай Иванович умудрился разбить в буфетной две чашки, но в целом с обязанностями метрдотеля справился сносно. В буфете нашлась вазочка с сухим печеньем, а успевший привести себя в порядок Веледницкий вынес из кабинета жестянку монпансье с розовощёким ангелом на крышке и пару яблок, которые на правах хозяина довольно ловко нарезал на тонкие ломтики. Для пятерых голодных мужчин это не могло считаться и четвертью даже самого лёгкого завтрака, но никто не роптал.

– А зачем мадам и мадемуазель Бушар понадобилось срочно уехать? – спросил Целебан, прихлёбывая кофе, который обладал по крайней мере одним неоспоримым достоинством – температурой.

– Не имею ни малейшего представления, – ответил Веледницкий. – Они вообще никуда вместе не уезжают, разве что перед Пасхой на несколько дней в Лурд; они, знаете ли, обе католички. Confiteor solum hoc tibi, да. Я на это время закрываю пансион и перебираюсь в Женеву. Но чтобы так внезапно…

– Они могли что-то знать или догадаться о том, что произошло вчера ночью?

– Совершенно исключено. Я им ничего не говорил, да и вернулись мы все глубокой ночью, да что там – они уж спали, даже когда мы ушли.

– Любопытно. Можно послать Симона в Эгль.

– Ну да, если до полудня не вернутся, посмотрим. Я, признаться, немного обеспокоен. Да, но что же вы хотите нам рассказать, Владимир Ильич? – спросил Веледницкий, отставляя свою чашку.

– Ни много ни мало как имя подлинного убийцы Корвина, – сказал Целебан.

Веледницкий хмыкнул, но, кажется, совершенно не удивился. Николай Иванович же принял ещё более жалкий вид, чем двадцать минут назад.

– Как же это… господа… товарищи… Позвольте, но… ведь только что мне сказали…

– Я удивлён не меньше вас, господин Скляров, но, признаться, господин Ульянов весьма и весьма энергичен в своей убеждённости. Я думаю, впрочем, что он ошибается, но склонен выслушать его. В конце концов, у нас есть немного времени в запасе.

Ульянов сделал глоток.

– В романах про Лекока сыщик находит убийцу, руководствуясь исключительно комбинацией логических умозаключений и неопровержимых улик вроде особенным образом надкушенного окурка. Я хоть и логик, но не сыщик. Собственно, мне не было, да и сейчас нет никакого дела до убийства этого старого дурака, растратившего мощь своего духа на пошлые заигрывания с влюблёнными в него буржуа. Он был революционером для уютного домашнего употребления –