Под прусским орлом над Берлинским пеплом - ATSH

я начал готовить план побега, детально продумывая каждый шаг. Естественно, я не забывал про Кристофа, он был неотъемлемой частью моей жизни, и я не собирался его оставлять. Мы были связаны, как братья по оружию, и бежать мы должны были вместе.

Прошло три долгих месяца, наполненных тоской и ожиданием, когда в дом Фло пришло письмо от Юзефа. Сам текст письма расплывался в моей памяти, но одну строчку я вертел в голове, как заученную молитву. Месть была единственным смыслом моего существования: "Я воюю с ними давно. И твой отец прекрасно об этом знает. С его стороны, выглядит это как предательство еще большее. Дай только время, и я от него избавлюсь". Эти слова, заставили сердце биться яростью, пробудили во мне бодрость духа, дали силы продолжать бороться за свою свободу.

Снова я проснулся от собственного, прерывистого дыхания. Сейчас, мои уши улавливали странную возню сверху. Что-то явно происходило, какая-то активность, нарушающая привычный порядок тишины. Стук... Раз, два, три. Стук. Раз, два, три. Этот ритмичный стук, словно послание из другого мира, заставлял меня напряженно прислушиваться, пытаясь понять его значение.

И снова тьма,поглотила меня.

Прошел еще один месяц. За это время я сумел оповестить Хеллу и Роя о своем новом, не самом гостеприимном месте жительства. С нетерпением ждал письма в ответ, надеясь получить хоть какую-то весточку от своих друзей, от той прошлой жизни, которая, казалось, осталась так далеко позади. Я даже вложил для Роя чек, чтобы он не тратился на конверты.

Все шло более чем гладко, даже подозрительно гладко. Мне удалось найти печатную машинку, и это стало для меня своеобразным глотком свободы. Я решил, что начну работать здесь, в этой изоляции, занимаясь своей любимой агитацией, и, возможно, через английских коммунистов смогу выйти на связь с немецкими. Я также нашел запрещенную литературу, которую жадно поглощал, пытаясь наверстать упущенное. Я запоем изучал книги и статьи, опираясь на которые писал свои собственные, пытаясь донести свои мысли до других, даже находясь в заточении. Это занятие давало мне цель, придавало смысл моему существованию.

И вот, как снег на голову, в середине июля, я получил письмо от Хеллы. Ее слова врезались в мою память, словно высеченные на камне, и я помню их наизусть до сих пор, каждое слово, каждую букву.

«Дорогой Адам,

Моё сердце мое чуть не разорвалось от ужаса! Я думала, что ты покинул этот мир. Эта мысль раздавила меня, как тяжелый камень. Но когда я получила твое письмо… О, Боже, как я испугалась и одновременно обрадовалась! Мой пульс бешено заколотился, руки дрожали, когда я разрывала конверт. Слова твои, написанные твоей рукой, были подобны лучу света в кромешной тьме. И вместе с тем, я не могу никому открыть правду. Я храню твою тайну, как самое драгоценное сокровище. Никто, слышишь, Адам, никто не должен узнать, что ты жив. Мне кажется, она изживет тебя. Я даже не проронила ни слова об этом письме, ни единого намека на то, что ты подал весточку. Поэтому, пожалуйста, подписывайся именем Аннелизы, умоляю тебя, чтобы не вызвать ненужных подозрений. Иначе… я не знаю, что бы со мной стало. Но, молю тебя, не переставай писать! Твои письма, Адам, – это единственная ниточка, связывающая меня с хорошим, единственная моя надежда на спасение. Я проплакала несколько часов над твоим письмом, словно обезумевшая. Ах, Адам, я стала такой сентиментальной, я себя не узнаю. Раньше я была такой сильной…

Дела здесь нормально... Но, знаешь, может быть, я просто привыкла к этому. Может быть, здесь всегда было так мрачно, а я этого не замечала, когда была окружена тобой и нашими общими планами. Мы с Джоном поженились в июне прошлого года, как и было задумано. Но трудно назвать это браком, трудно назвать нас семьей. Скорее – мы просто два чужих человека, оказавшиеся под одной крышей. Я не люблю его, и он меня тоже. Между нами нет ничего, кроме молчания. Мы ни о чем не разговариваем, мы живем, словно тени. Впрочем, не ссоримся, и на том спасибо. Я понимаю, ты терзаешься, что не смог помешать этому браку, но не вини себя, прошу тебя. Я ни в чем тебя не виню. Я лишь знаю, что тётя Клэр всегда добивается своего, даже если для этого приходится ломать судьбы других людей.

Ночью, когда все спят, я тайком ухожу в твою комнату. Знаешь, она почему-то нравится мне больше, чем моя собственная. Она какая-то… уютная. Там чувствуется твоё присутствие. Мне нравится сидеть на твоей кровати, глядя в окно на огни ночного города. Я покачиваюсь на ней, словно в детстве, когда ты качал меня на качелях. И включаю твой игрушечный поезд, который ты так любил. Я читаю твои книги, перечитываю по сто раз одни и те же страницы, пытаясь уловить твой голос. А когда становится холодно, я кутаюсь в твой старый жакет, который ты оставил здесь. И тогда, на несколько мгновений, мне кажется, что ты рядом, что всё как прежде…

Ах, Адам, как бы я хотела увидеть тебя, услышать твой голос! Иногда я представляю, что еду в гости к Аннелизе, и там мы наконец-то сможем встретиться. Может быть, когда-нибудь, когда все уляжется… Я так надеюсь на это, как на чудо. Я начала было писать о делах дома, но… я просто не могу. Я словно тону, захлебываясь в этом болоте повседневности.

У дяди Альберта и тёти Клэр всё идёт, как обычно, неплохо, если не считать, что после твоей, так называемой, "пропажи", дядя Альберт стал еще мрачнее и молчаливее. Кажется, он совсем отдалился от нас всех. Тётя Клэр же всё твердит, всем и каждому, что ты мёртв. Причем говорит она это с таким обыденным тоном, таким безразличием, будто умерла какая-то мышь, а