Вердикт - Джон Гришэм

Этого Фитч скрыть не мог. По вполне понятнымпричинам четверка имела право знать, куда ушли деньги. Схема функционированияФонда была на редкость проста: каждая компания вносила равные суммы, когда Фитчговорил, что они необходимы, и каждому исполнительному директору ежемесячнопредставлялся отчет о расходах.

— За десять миллионов, — признался Фитч.Пьяный Дженкл не сдержался:

— Вы заплатили десять миллионов одномуприсяжному?! Остальные директора тоже были шокированы.

— Нет. Не одному присяжному. Скажем так: якупил вердикт за десять миллионов, это вас устраивает? И это все, что я могувам сказать. На балансе Фонда сейчас четыре с половиной миллиона. Каким образомя передал деньги, рассказывать тоже не собираюсь.

Может, и можно было представить себе мешок сденьгами, переданный кому-то под столом, если бы речь шла о пяти, пусть одесяти тысячах, но вообразить; что у кого-то из этих провинциалов хватит мозговдаже только подумать о десяти миллионах, было невозможно. Наверняка деньгипопали в руки не одного человека.

Все четверо сгрудились вокруг Фитча, и у всехв головах вертелись одни и те же мысли. Разумеется, Фитч охмурил десятерыхприсяжных, предложив каждому по миллиону. Это чертовски умно. Десятьновоиспеченных миллионеров на побережье залива. Но как им удастся скрытьналичие таких денег, а тем более пустить их в ход?

Фитч улучил момент.

— Разумеется, полной гарантии нет, — сказалон. — Никогда ничего нельзя сказать наверняка, пока жюри не огласит вердикта.

Что ж, было бы гораздо лучше, черт возьми,если бы гарантии были, за десять-то миллионов! Но никто ничего не сказал вслух.Лютер Вандемиер отступил первым. Он налил себе бренди покрепче и сел на пуф откабинетного рояля. Ничего, ему-то Фитч все потом расскажет. Он подождетмесяц-другой, вызовет Фитча по какому-нибудь делу в Нью-Йорк и вытянет из неговсю эту историю.

Фитч сказал, что у него дела. Он хотел, чтобывсе четверо завтра во время дебатов сторон присутствовали в зале.

— И не садитесь вместе, — предупредил он.

У присяжных было такое чувство, что ночь своскресенья на понедельник может оказаться последней ночью их вынужденногозаточения. Перешептываясь, они высказывали предположение, что если получат делов понедельник днем, то к вечеру смогут вынести вердикт и разойтись по домам.Открыто это не обсуждалось, потому что такие разговоры неизбежно повлекли бы засобой обсуждение самого вердикта, а этого бы Херман не потерпел.

Однако настроение было приподнятым, и многиепотихоньку паковали вещи и прибирались в комнатах. Они намеревались после всеголишь забежать в “Сиесту”, молниеносно схватить уже уложенные вещи, зубные щеткии — поминай как звали.

“Личные визиты” в воскресный вечер для многихоказались перебором. Особенно для супружеских пар. Три семейных вечера подряд втесной комнатушке для большинства женатых людей — испытание. Даже неженатымтребовался перерыв. Подруга Сейвелла не пришла. Деррик сказал Энджел, чтоприедет попозже, у него важное дело. У Лорин приятеля не было, но дочери-подросткиза эти выходные ей тоже поднадоели. У Джерри с Пуделихой случилась перваянебольшая размолвка.

В воскресенье вечером в мотеле царила тишина —ни футбола под пиво в “бальной зале”, ни шахматных турниров. Марли и Николасели пиццу в его комнате. Они проверяли списки намеченных дел и уточнялипоследние детали завершающего этапа своего плана. Оба нервничали, былинапряжены и поэтому лишь немного посмеялись, когда Марли пересказала Николасупечальную историю Фитча про то, что произошло в офисе у Хоппи.

Марли ушла в девять. На машине, взятойнапрокат, она отправилась на арендованную квартиру и упаковала последние вещи.

Николас пересек коридор и зашел в комнату, гдеМилли и Хоппи сидели рядом, как парочка молодоженов. Они не знали, как егоблагодарить. Ведь он разоблачил этот ужасный обман и освободил их. Страшноподумать, на что способны эти табакопроизводители, чтобы завладеть голосом дажеодного-единственного присяжного.

Милли выразила сомнение: стоит ли ейоставаться членом жюри? Они с Хоппи много говорили об этом, и она боится, чтопосле всего случившегося не сможет быть достаточно объективной и справедливой.Николас это предвидел, но считал, что Милли ему нужна.

Существовало и еще одно важное обстоятельство.Если бы Милли рассказала судье Харкину о том, какую западню подстроили ее мужу,тот бы, вполне вероятно, объявил суд несостоявшимся. И это стало бы трагедией,так как означало бы, что через год или два то же самое дело будет слушать ужедругое жюри. Каждая из сторон должна будет снова истратить состояние, чтобыповторить все то, чем она занимается сейчас.

— Мы должны это сделать, Милли. Нам выпалжребий решить это дело, и на нас лежит ответственность за то, чтобы вердикт былвынесен. Следующее жюри будет не умнее нашего.

— Согласен, — сказал Хоппи. — Суд завтразаканчивается. Стыдно срывать его на этом последнем этапе.

И тогда, закусив губу, Милли приняла новоерешение, осуществить которое ей поможет ее друг Николас.

* * *

Клив встретился с Дерриком в спортивном бареказино “Самородок” в воскресенье вечером. Заказав по кувшину пива, они молчанаблюдали футбольный матч по телевизору. Деррик дулся, желая продемонстрировать,что его не проведешь, он прекрасно понимает, что его пытаются “кинуть”, —оттого так и сердит. Пятнадцать тысяч долларов наличными в небольшом коричневомпакете Клив, положив на стол, пододвинул Деррику. Деррик пакет взял и сунул вкарман, не поблагодарив и вообще не произнеся ни слова. Согласно последнейдоговоренности, остальные десять тысяч он получит по вынесении вердикта,разумеется, если Энджел проголосует за обвинительный приговор.

— Ну и что вы теперь не уходите? —поинтересовался Деррик почти сразу же, как только деньги нашли пристанище унего на груди.

— Отличная идея, — ответил Клив. — А выпоезжайте-ка к своей подружке и осторожненько все ей объясните.

— Она сделает то, что я скажу.

Клив подхватил свой пивной кувшин с длиннымгорлышком и удалился.

Деррик допил пиво и поплелся в мужской туалет.Там, запершись, он пересчитал деньги — сто пятнадцать новеньких, хрустящих,аккуратно упакованных стодолларовых бумажек. Он сложил их все вместе и судивлением отметил, что пачка получилась не толще дюйма. Разделив ее на четыречасти, он рассовал туго свернутые купюры по четырем карманам джинсов.