Письма к императору Александру III, 1881–1894 - Владимир Мещерский

В разговоре Мансуров интересные вещи сообщил.

– Отчего, – говорил он мне, – Абаза не хочет, чтобы этот вопрос, как чисто экономический вопрос, был бы рассматриваем в Департаменте экономии, а не в Комитете министров? Очень просто почему: потому что он боится меня и всякого, кто захочет прежде всего проверить их цифры. В Комитете министров нет проверки. А в Департаменте экономии проверка обязательна. Например, я лично вот что скажу: я в точности не могу припомнить, когда и где, но я помню, что я где-то читал за эти 15 лет, что я заседаю в Д[епартаме]нте экономии, записку по сахарному вопросу, где эти самые заводчики, которые требуют ограничения сахарного производства, писали правительству: дайте нам такие то и такие то льготы, и мы будем в состоянии довести производство сахара до таких размеров, что переполним сахаром все рынки и удешевим его до конкуренции с Европою. Льготы они получили, но затем что же? Как только сахару стали делать столько, что пришлось сбавлять баснословно дорогие цены, так сейчас же они же обращаются к тому же правительству с просьбою: нельзя ли ограничить производство или, другими словами, нельзя ли помешать удешевлению сахара: мы конкурировать с Европою не хотим, слишком много труда, мы даже не хотим хлопотать вывозить сахар в Малую Азию, в Египет, в Грецию, хлопотно слишком, зачем; мы даже не хотим бороться в Сибири с немецким сахаром или в Азии с английским; лучше пусть будет нормировка, тогда мы будем по прежнему сбывать свой сахар в своем кружке своих торговцев и будем себе без хлопот получать свой барыш, меньший против прежнего, но зато верный! Вот вам вся суть нормировки.

Я сахарное дело, – продолжал Мансуров, – давно знаю до Д[епартаме]нту экономии. Оно всегда состояло из обманов. Правительство всегда было надуваемо сахарозаводчиками. Три раза при мне поднимали акциз на сахар, Абаза сам с торжественною гордостью говорил в Комитете министров о том, что они, сами сахарозаводчики, предложили правительству возвышение акциза. Мы Муции Сцеволы[513], мы римляне, говорил Абаза, мы сами на себя предлагали налагать руки. Все слушали с благоговением и развеся уши! А так ли это? Жаль, что меня не было. Я бы ответил Муциям Сцеволам: неправда, древние римляне, вы опять надуваете правительство: вы скрываете от него то, что обложение берковца[514] акцизом в 80 копеек, благодаря техническому совершенствованию вашего производства, выходит не 80 коп. с берковца, а 40 копеек, потому что казна считает, что вы из берковца свеклы делаете столько-то сахару, а благодаря вашей технике вы делаете из берковца не столько, а почти вдвое больше!

Но та же техника, которая у сахарозаводчиков помогает им обманывать казну и платить гораздо меньше на самом деле, чем берет с них казна, та же техника оказывается бессильною, когда нужно ее применять к удешевлению производства сахара, как за границею. Тут гг. сахарозаводчики уверяют, что они ничего не могут; ни гроша удешевления, следовательно, один способ их спасти это нормировка, дабы сахар не мог слишком дешеветь. Вот где обман.

– Что же по-вашему желать нужно? – спросил я Мансурова.

– Как что? Чтобы Государь прозрел истину, и тогда Он не только решит против нормировки, но вероятно самый вопрос раз навсегда отстранит от обсуждения.

Не могу сказать, как мне отрадно было слушать все эти мысли. Elles disaient mon secret[515].

Ободренный ими, я написал статью против нормировки в своем Дневнике вторую[516].

Да, кажется мне, что какой бы ни был исход вопроса в Комитете министров, если бы Государь на мемориуме Комитета министров, согласившись с мнением хотя бы одного против нормировки, начертил бы слова с таким примерно смыслом: «Желал бы, чтобы такие вопросы не вносились более в круг государственных вопросов», какое огромное нравственное значение имели бы такие слова на весь строй государственной морали.

Ужасно низок стал уровень этой морали. Такое дело, как нормировка сахарного производства, напоминает государственные дела и финансовые предприятия при Людовике XV, когда иные министры под прикрытием разных громких фраз являлись с проектами собственного обогащения под ярлыком государственных вопросов.

Давно не получал пакетов от Главного управления по делам печати с надписью «нужное» и с просьбою явиться для объяснений. Мне казалось, что я привык уже умерять свой язык настолько, чтобы не подпадать под объяснения! Увы, сегодня застаю такой пакет. Ломаю себе голову: в чем mea culpa[517]? Перебираю в памяти все мною написанное, ничего не припоминаю преступного. Разве этот проклятый сахарный вопрос, думаю… Перечитываю статьи. Не нахожу в них резкостей. Разве то, что я задел великого Абазу, будет мне вменено в преступление?

Часа через два разъяснилось недоумение. Был я у И. Н. Дурново. Он провел вечер накануне у графа [Д. А.] Толстого. Граф ужасно встревожен сахарным вопросом и между прочим недоволен нападками моими на сановников, защищающих нормировку, и даже жаловался Государю.

Я разинул рот.

– Как, – говорю я, – граф Толстой против меня в этом вопросе, не может быть.

– Не против вас, а против ваших инсинуаций.

– Каких инсинуаций?

– А вот, что вы как будто даете понять, что Государя в этом вопросе обманывают.

– Да ведь это правда, а главное, сколько мне кажется, у меня нет ни одной резкости, у меня мысли изложены прилично, с уважением к предмету и к лицам.

– Совершенно верно, и я сказал графу Толстому, что по-моему ваша статья гораздо сдержаннее статьи «Моск[овских] вед[омостей]».

– А он что же?

– А он?.. Что он? Точно вы не понимаете! Он боится восстановить против себя всю партию защитников нормировки… Больше ничего.

– Да ведь он сам против же нормировки.

– Против, да; но, между нами говоря, он так боится партии противников, что если бы он вперед себя не заявил против нормировки, он, пожалуй, дал бы себя андоктринировать[518]. На него напустили Бобринских, Шуваловых, говорят что [Е. А.] Воронцова[-Дашкова] тоже на их стороне, так что гр. Толстой, entre nous soit dit[519], представляет себе целую громадную политическую придворную партию, которая непременно будет ему мстить за то, что он по сахарному вопросу идет против них. Вот вам и все!