Ментор черного паука - Нина Малкина

Осмельян громко захрапел. Я натянула накидку на голову и отвернулась к стене. Сейчас мне стоило думать о своём выборе. Зандагат или Пента Толмунда? Путь к убийству Кирмоса лин де Блайта был очевиден. Кровавые ритуалы. Бордовые перчатки, лицемерие окружающих и одиночество. Другая жизнь с чередой бесконечных убийств во имя Квертинда. Смертельные приговоры, которые придётся выносить не по собственной справедливости, а под диктовку законов и механизмов огромной системы. И вечное состояние крайней покинутости. Неизбежность оплетала меня, пронзала призрачными ветвями моё нутро, разрасталась тяжестью в груди и хаосом в сознании. Горло сдавило тисками, не позволяющими сделать ни одного свободного вдоха.

— Нет! — я вскочила на кровати, шумно втягивая носом воздух.

Сырость и холод отрезвили меня.

Я всё ещё дышала.

Глаза привыкли к темноте, и я различала вздымающую кучу на соседней кровати, которой был Гладко, храпящего Осмельяна и белое лицо Нины, мирно посапывающей в тепле. Глядя на девушку, я вдруг остро поняла, что мне тоже просто хотелось жить. Я осторожно легла обратно, накрываясь.

Ясная и конкретная цель заставила меня покинуть дом у озера и бросить вызов миру. Но теперь я состояла не из одной только мести — больше нет. Я была Юной Горст, и я по кусочку складывалась из всего, что меня окружало и что было мне дорого. Из дерзости Сирены, простых радостей Фидерики, находчивости Лонима, азарта Виттора и благородного рыцарства Куиджи. Да даже из треклятого магистра Фаренсиса, которого стоило проучить! Но больше всего, конечно, из Джермонда Десента — его философии, его защиты, его жестоких уроков и его запаха. Это всё было моими сокровищами, составными частями моей души. И я ни за что не планировала с этим расставаться. Для меня это означало бы расстаться с самой собой, предать себя.

Не иметь выбора — слишком большая роскошь. Мне навязывали выбор, который меня не устраивал, но я могла поступить по-своему. Я должна была сражаться за то, что мне стало дорого точно так же, как всегда сражалась за память о своей матери и своём отце. Кем бы ни был мой враг, важно было понимать, кто я, и не изменять себе. Даже если мой враг — сам Квертинд.

Я достала кинжал и провела пальцами по гравировке. Плана у меня всё ещё не было, но хорошая новость состояла в том, что мне удалось приободрить саму себя. Пента Толмунда не означает, что я неотвратимо стану стязателем. Такую жертву я не готова была принести даже ради лёгкой победы над Кирмосом лин де Блайтом, а лёгкой победы мне это точно не обещало.

В конце концов, академия кровавой склонности — это просто академия, из которой можно будет сбежать. И до неё предстоит проделать неблизкий путь, наверняка полный новых шансов.

Кинжал вернулся на своё место, и я закрыла глаза. Лучшее, что я могу предпринять прямо сейчас, это поспать. Силы завтра мне точно пригодятся.

Рядом зашевелилась Нина, непонимающе хлопая сонными глазами. Я уже не спала, взволнованная грядущим боем с самой судьбой. Полноценно уснуть мне так и не удалось, как я ни старалась, лишь иногда сознание проваливалось на несколько секунд куда-то в небытие. Я прикидывала, сколько стязателей будут охранять меня на пути в Астрайт. Вот бы отправился один Карит… Не уверена, что у меня были шансы с ним справиться, но простая арифметика подсказывала, что один стязатель явно лучше, чем два.

— Слышь, магичка, — Гладко тоже приподнялся, разбуженный мелодией, — так ты из этих, что ли, из Нарциновских недомагов? Тоже мне, волшебство!

— Это не я пела, — я подняла руку с часами, указывая на источник звука.

— Хм, — он почесал мятую щёку. — Артефакт? Дорогая вещица.

Пока я раздумывала, стоит ли прояснять стоимость моих часов, зазвенели ключи и дверь отворилась. Я заёрзала от нетерпения, ожидая увидеть Карита, но на пороге показался только охранитель Брем с металлической тележкой, заставленной тарелками.

— Завтрак! — темничий схватился за свои палки и оглядел присутствующих.

Мне достался особенно внимательный взгляд, и я даже улыбнулась в ответ, подтверждая свою невредимость. Завтраком оказалась разваренная перловая каша и кусок ржаного хлеба. Пожалуй, даже лысина Голомяса была вкуснее этого варева, но я съела всё, методично стуча ложкой по мятой железной посудине. Хлеб оказался свежим и ароматным, и я с удовольствием прожевала его, запивая тёплой водой из кувшина, оставленного темничим на тумбочке. Нина больше не отказывалась от воды и еды. Выглядела она лучше, и на щеках даже появился лёгкий румянец.

— Сейчас бы файку раскурить, — сыто откинулся Осмельян и выдохнул пар, подражая табачному дыму. — Сидел тут как-то один рудвик в прошлом году, так у него по всему кафтану мешочки зашиты были. Не только с баторскими благовониями, а со всякими курительными смесями аж из самой Тимберии. Я так скажу: лучше рудвиков в сигаретном деле никто не понимает…

Дверь снова заскрипела и открылась, являя лысую голову охранителя Брема. На этот раз он был без тележки и однозначно остановился взглядом на мне.

— Пора, — скорбно произнёс темничий, как будто меня ждала виселица.

Я спрыгнула на пол и немного помедлила, раздумывая, не оставить ли Нине накидку. Мелочно рассудив, что сегодня мне она пригодится больше, я накинула львиный капюшон на голову, мысленно пообещав помочь девушке при первой возможности. Нина же неуклюже сжала моё запястье в знак прощания и отвела глаза.

— Удачи, молодняк, — кинул Гладко, наливая себе горячей воды.

Пронька завистливо зыркнула, но улыбку натянула.

— Ну, бывай, Юна Горст, — Осмельян слегка приподнялся над своей лавкой и улыбнулся, отчего борозды на его лице стали ещё глубже. — Так скажу: ты надежду вселяешь. Может, и подышу ещё воздухом свободы.

— Подышишь, — рассеянно пообещала я, проверяя, на месте ли мои вещи.

Часы тихо тикали на запястье, фамильный пергамент лежал во внутреннем кармане, кинжал оттягивал бедро. Чувствовала я себя неплохо, разум мой был ясным и готовым к быстрым решениям, а это сейчас самое главное. Коротко кивнув узникам, что провожали меня взглядами, я вышла вслед за темничим. И чуть не закричала от восторга при виде стязателя.

Я была готова благодарить всех семерых богов за милость и плясать от счастья, потому что среди золочённых Иверийских корон на лацкане служителя Квертинда темнел фиолетовый подснежник. Лицо стязателя скрывала маска, но огненная шевелюра выдавала моего друга не хуже подснежника. Мне хотелось броситься ему на шею и обнять, но я сдержалась. Если бы охранитель Брем обернулся, он бы увидел мою довольную улыбку, которую я изо всех старалась скрыть. Стязатель же выглядел совершенно серьёзным и на меня даже не смотрел.