Нежность - Элисон Маклауд

Рубинштейн попросту ей не поверил. Из собственных слов Лоуренса явствовало: для него вычеркивать что-либо из книги было все равно что калечить ее. Уже в тридцатом году, всего за несколько недель до смерти, он описал собственные попытки изъять из книги так называемые нецензурные пассажи: «Я не могу отрезать куски от настоящей книги, физически не могу. Точно так же, как не смог бы подровнять себе нос ножницами».

Разве стал бы автор стремиться к тому, чтобы преподнести публике кровоточащую книгу? Рубинштейн посоветовался с Секером, и тот подтвердил, что Лоуренс совершенно определенно желал публикации полной версии книги. Просто Секер не хотел садиться в тюрьму. Издание по подписке Лоуренс организовал только для того, чтобы, пока жив, обрести читателей и хоть какой-то доход для Фриды. Книга писалась не для владельцев частных библиотек. Этот «прекрасный, пышный цветок во всей полноте, с подъятым пестиком и тычинками»270 Лоуренс хотел оставить в наследство британцам, мужчинам и женщинам; тем, кто, как и он, жил в тени, отбрасываемой истеблишментом. Книга была мифом, метафорой, воплощающей возрождение сломленной страны.

Получив сообщение Дамы Ребекки, Рубинштейн за несколько часов успел позвонить по телефону, свериться с источниками и написать ответ. Он знал: она уступит, лишь если он предъявит «информатора», который переинформирует ее информаторов. Достаточно ли авторитетен Монти Уикли?

20 сентября 1960 г.

Грейз-Инн

Дорогая Дама Ребекка!

В продолжение моего вчерашнего письма я имел длительную беседу с мистером Чарльзом Монтегю Уикли, который, как вы, возможно, припоминаете, приходится пасынком Лоуренсу. Это тридцатилетний сын Фриды Лоуренс, старший из ее троих детей (все – от первого брака). В свете многочисленных бесед мистера Уикли с матерью, как до, так и после смерти писателя, он абсолютно уверен, что Лоуренс всегда хотел публикации в Англии полной версии «Любовника леди Чаттерли», как только это позволит интеллектуальная и общественная атмосфера. Я по-прежнему считаю абсолютно невозможным, что противоположное утверждение вашего информатора каким-либо образом основано на фактах, иначе соответствующие сведения давным-давно были бы опубликованы, а я уверен, что такого не было.

Пока со мной никто не связывался по вашей просьбе, и я с беспокойством ожидаю вашего ответа насчет всей этой истории. Вы наверняка понимаете, в какое неловкое положение ставит меня ограниченность имеющихся у меня сведений по такому важному вопросу, относительно ваших информаторов, по сути анонимных. Разумеется, я чрезвычайно благодарен за то, что вы своевременно указали мне на такую возможность.

Искренне ваш,

Майкл Рубинштейн271

Внизу Рубинштейн приписал от руки:

P. S. Как вы думаете, возможно ли, что это слух, пущенный противной стороной?

Ответное письмо Дамы Ребекки принесли в контору на следующий день. Оно было составлено в завуалированных выражениях и как-то не убеждало, но по крайней мере это уже прогресс!

21 сентября 1960 г.

Дорогой мистер Рубинштейн!

Я ничуть не сомневаюсь, что Лоуренс хотел публикации «Любовника леди Чаттерли». Думаю, лучше нам вовсе оставить этот вопрос. Без сомнения, у одного из моих информаторов это заявление было продиктовано подступающей старческой немощью, а другой просто неправильно истолковал очень давний разговор. Ни у кого из них не может быть никакой мыслимой связи с должностными лицами, ответственными за обвинение.

Однако я полагаю, что среди властей предержащих наблюдаются определенные раздоры. Не следует обманываться.

Позже я отправлю вам копию письма, предназначенного для одного из моих информаторов, никто из которых ничуть не склонен к распространению слухов.

Искренне ваша

Ребекка Уэст

Рубинштейн знал, что никогда не получит копию пресловутого письма. Никакого информатора, выжившего из ума от старости, попросту не существует. Слух сфабрикован либо самой Ребеккой – но с какой стати она вдруг захочет вредить издательству «Пингвин»? – либо кем-то еще, не желающим победы издательства, и пересказан Ребекке. Но кто бы это мог быть?

Рубинштейн немедленно попросил секретаря позвонить помощнику Дамы Ребекки и попросить о встрече, чтобы записать ее официальные свидетельские показания – как можно скорее, пока она не придумала очередную отговорку. Она, конечно, пока не согласилась дать ему свидетельские показания. Пока. Но кажется, вот-вот готова уступить. Надо ковать железо, пока горячо.

Кроме того, Рубинштейн прекрасно знал, что Ребекка дружит с самим сэром Теобальдом Мэтью, генеральным прокурором. Когда-то сэр Тоби даже выступал в качестве ее личного адвоката. Он, Рубинштейн, обязан перетянуть ее на свою сторону и зафиксировать ее показания в письменном виде, прежде чем это сделает другая сторона.

Возможно ли, что ложный слух, упомянутый в письме Ребекки – слух, так явно кем-то сфабрикованный, – уходит корнями в государственную прокуратуру? Неужели противная сторона желает выиграть любой ценой? Чему или, вернее, кому на самом деле противостоит в этом процессе Рубинштейн?

В вашингтонской штаб-квартире ФБР мисс Гэнди, секретарша Гувера, взяла трубку телефона. Звонила Дама Ребекка. Мисс Гэнди взяла стенографический блокнот и принялась записывать то, что диктовала Дама Ребекка по телефону из Бакингемшира, английского графства: «Передайте, пожалуйста, мистеру Гуверу, что мои усилия не увенчались успехом. Я по-прежнему разделяю его тревогу, но поскольку слушание дела уже назначено, у нас не остается иного выхода, как предоставить ему идти своим чередом». И она попрощалась.

В соответствии с конфиденциальным протоколом Бюро мисс Гэнди поместила сообщение на стол Директора, подсунув под фотографию Ширли Темпл, – как обычно поступала с делами, требующими немедленного внимания Гувера. Затем мисс Гэнди снова закрыла на замок кабинет Директора, разгладила юбку со встречными складками, заняла место за пишущей машинкой и аккуратно поставила ноги на скамеечку под письменным столом. Печатая на машинке, она не могла бы даже вообразить, что внутри этой самой скамеечки в конверте из коричневой бумаги лежит тайно сделанное фото жены сенатора и ждет, чтобы его выпустили на волю.

Мисс Гэнди не давала воли воображению.

Любопытство не пристало доверенному сотруднику Бюро.

Конечно, ей и во сне не могло привидеться, что эта фотография – снимок женщины с запрещенной книгой в руках – заключает в себе величайшую надежду Директора. Мисс Гэнди никогда не видела снов. Она никогда ни о чем не мечтала. Она подтвердила это, когда в марте 1918 года, сорок два года назад, мистер Гувер принимал ее на работу. Нет, она не планирует выходить замуж. Она любит детей, но своих собственных иметь не хочет. Она не честолюбива и не будет искать продвижения по службе. Она не возражает работать сверхурочно.

Гувер сидел на краю стола, возвышаясь над ней. Он спросил, известна ли ей этимология слова «секретарь». Она