Филантропы в рваных штанах - Роберт Трессел

и Скрягой и допрашивали, почему, к примеру, ему потребовалось пятнадцать часов на работу, которую можно сделать за десять? Если обвиняемый не мог дать удовлетворительное объяснение, его обычно тут же увольняли.

Зачастую Скрягу самого требовали к ответу.

Если он ошибался, прикидывая стоимость работы, и назначал слишком высокую цену, в результате чего фирма теряла заказ, Раштон просто сердился. Если же цена оказывалась слишком низкой и прибыль соответственно слишком мала, Раштон выходил из себя. Если же случалось так, что не только не было прибыли, но еще и убытки, то Раштон устраивал такой скандал, что Скряга пугался до смерти, немедленно хватал свой велосипед, мчался на ближайший объект и устраивал разнос рабочим, чтобы заставить их пошевеливаться.

Способности рабочих − то есть, попросту говоря, их уменье работать быстро − все время тщательно изучались и фиксировались. Как только обнаруживали, что у кого-нибудь из них работа идет слишком медленно, а тут еще возникала необходимость уволить часть рабочих, от проштрафившихся тут же избавлялись; рабочие достаточно хорошо все это знали, и система срабатывала.

Будем справедливы по отношению к Раштону и Хантеру, вспомним, что у них было некоторое оправдание для этой гонки: ведь им приходилось конкурировать с другими фирмами, которые вели свое дело примерно таким же образом. Это была не их вина, а порок всей Системы.

За каждую работу сражалась дюжина фирм, и обычно захватывала заказ та, которая назначала более низкую цену. Понимая это, хозяева до предела снижали цены на работы, а страдали от этого рабочие.

Беда заключалась в том, что фирм было слишком много. Для рабочих было бы лучше, если бы девять из десяти предпринимателей никогда не открывали своего дела. Тогда остальные могли бы брать с заказчика большую сумму за работу и рабочим платили бы больше. Само собой разумеется, рабочие не делали скидок для Раштона и Скряги. Они всегда говорили о них с неприязнью. А вот десятники пресмыкались и унижались перед ними, встречая их отвратительно льстивыми приветствиями, все время повторяя слово «сэр», на что те либо вообще не отвечали, либо отделывались нечленораздельным мычанием. Через каждое слово эти холуи повторяли «сэр», и от этого могло стошнить. Это ведь не было вежливостью, − они никогда не бывали вежливы друг с другом, − это было просто отвратительное раболепие и отсутствие самоуважения.

Такая бешеная спешка то и дело приводила к несчастным случаям; можно было только удивляться, что несчастных случаев еще мало. Когда они работали на лестницах, установленных на людных улицах, им очень редко разрешали, чтобы кто-то стоял внизу и страховал работающего, а прохожие обязательно наталкивались на эту лестницу. Дети, играя со свойственным их возрасту азартом, сплошь и рядом налетали на них. Налетали на них и рассыльные − мальчики с большими корзинами от зеленщиков, − у этих голова была забита дешевыми выпусками приключений разбойника Клода Дюваля. Слепые тоже непременно натыкались на них и падали. Школьники − искатели приключений − залезали вверх по перекладинам лестниц. Длинноногие о них спотыкались. Толстяки, считая дурной приметой проходить под лестницей, пытались пройти по узкому проходу между лестницей и краем тротуара, цеплялись за нее и валились на мостовую. Няни с детскими колясками, лениво придерживающие их левой рукой, поскольку правая у них была занята «Оранжевыми лепестками» или другим каким-нибудь изданием ценою в полпенни, поглощенные историей маркиза Амброуза Нектара − молодого человека, обладающего благородной внешностью и сказочным богатством, с висячими золотыми усами и очень длинными ногами, который, несмотря на дьявольские происки леди Сибиллы Козни, влюбленной в него так, как только может быть влюблена женщина с таким именем, твердо решил жениться ни на ком ином, как на судомойке из деревенского трактира, − эти няни неизбежно сшибали лестницы своими колясками. Даже когда эти особы и не читали, все равно они почти всегда натыкались на лестницы, обладавшие, по-видимому, какой-то магнетической силой притяжения для детских колясок всех видов. Порой они приближались к лестнице весьма осторожно, но вдруг начинали колебаться, пройти ли им под лестницей или рискнуть проехать по узкому пространству, где можно свалиться на мостовую, в результате упирались в лестницу и толкали коляску то в одну сторону, то в другую, до тех пор пока магнетическая сила притяжения не давала себя знать и коляска не стукалась об лестницу именно в тот момент, когда стоявший наверху рабочий тянулся, чтобы покрасить что-то находящееся почти вне пределов досягаемости.

Однажды Харлоу, стоя на верху сорокафутовой лестницы, начал красить водосточные трубы, а один из игравших на улице детей с разбегу налетел на лестницу. Харлоу так перепугался, что выронил свою кисть и судорожно вцепился в лестницу, которая перевернулась, пролетела вдоль карниза футов шесть и уперлась наконец в угол дома. Ведро с краской, висевшее на одной из перекладин, опрокинулось на Харлоу и залило и его самого, и весь фасад кирпичного дома. Ему удалось благополучно приземлиться, только обхватив ногами лестницу и соскользнув вниз. Когда явился Скряга, он поднял страшный крик по поводу этой, как он выразился, небрежности. На следующий день Харлоу пришел на работу в воскресных брюках.

В другой раз им пришлось красить фасад здания, именовавшегося «Готическим домом». Один из углов этого дома представлял собой увенчанную шпилем башню с резным железным украшением, которое тоже нужно было покрасить. Лестница была слишком короткая, а кроме того, дворик у подножья башни слишком мал, чтобы как следует наклонить лестницу; вместо того чтобы быть прислоненной к верхней части башенки, она стояла торчком.

Когда Истон начал красить шпиль, ему пришлось стоять почти на самом верху лестницы, точнее, на третьей сверху перекладине. В правой руке он держал кисть, а левой, чтобы не упасть, ухватился за шпиль. Поскольку на эту работу было отведено всего двадцать минут, внизу поставили двух рабочих держать лестницу.

Это было дешевле, чем строить леса, на что потребовалось бы, вероятно, часа два и двое-трое рабочих. Конечно, это было очень опасно, но с опасностью никто не считался − пусть даже рабочий упадет, в этом не было большой беды для фирмы − все рабочие застрахованы, а потом, хотя им сплошь и рядом грозила опасность свалиться, они не так уж часто попадали в беду.

Когда Истон уже заканчивал работу, он вдруг почувствовал, что шпиль, за который он держится, зашатался. Истон так испугался, что у него чуть сердце не выпрыгнуло. Он сейчас же отпустил шпиль, кое-как удержался на лестнице, а когда сполз на три-четыре перекладины, судорожно уцепился за лестницу, почувствовав такую слабость, что несколько минут