Филантропы в рваных штанах - Роберт Трессел

рюмочку вина и тому подобное. Правда, доктор не предложил ей путешествие вокруг света на паровой яхте или поездку в Швейцарию − вероятно, решил все-таки, что это им не по карману. Порой она чувствовала себя настолько плохо, что вынуждена была выполнять, по крайней мере, одно из предписаний врача − лежать, но тогда она мучилась от сознания того, что не может делать всю работу по дому и Оуэну приходится самому готовить себе чай, когда он по вечерам приходит с работы. Однажды ей стало так плохо, что Оуэн готов был остаться дома и не ходить на работу, но выручила миссис Истон: в течение нескольких дней она приглядывала за больной и прибирала в доме.

К счастью, с наступлением теплой погоды здоровье самого Оуэна улучшилось. После приступа кровохарканья, случившегося с ним, когда он писал рекламы, он долго боялся спать по ночам из страха, что это может повториться. Он сказал, что люди умирали от этого во сне. Но мало-помалу кошмар перестал его преследовать. Норе ничего не сказали о том, что случилось той ночью: помочь она все равно ничем не могла, а волнений ей только прибавилось бы. Иногда он сомневался, правильно ли поступил, но со временем здоровье его поправилось, и он был рад, что промолчал.

Фрэнки за последнее время возобновил свои упражнения с утюгом − силы его восстановились с тех пор, как Оуэн опять стал регулярно работать и Фрэнки получал свою овсяную кашу и молоко, и к тому же еще лекарство, которое продавал аптекарь в Уиндли по шиллингу за большую бутылку. Два или три раза в неделю он устраивал, как он их называл, «приемы» − его гостями были Элси, Чарли и ребенок Истонов. Иногда, когда миссис Оуэн чувствовала себя плохо, Элси оставалась с ней после чая и делала кое-что по хозяйству, пока дети уходили играть, но обычно они все четверо отправлялись вместе играть в парке или пускать в пруду кораблики. Однажды кораблик застрял ярдах в двух от берега, и Фрэнки, пытаясь дотянуться до него палкой, упал в воду, а Чарли, желая его вытащить, тоже свалился. Тогда Элси положила ребенка на землю и схватила Чарли, но, пока она его тащила, ребенок покатился вниз и, вероятно, тоже свалился бы в воду, если бы не случайно проходивший мимо мужчина, который и предотвратил беду. К счастью, глубина в этом месте была не более двух футов, и с мальчиками ничего худого не случилось. Они вернулись домой насквозь промокшие, все в грязи, но очень гордые, словно чем-то отличились.

После этого случая Рут Истон всегда, когда у нее было время, отправлялась в парк вместе с детьми. Там, у самого берега пруда, всего в нескольких футах от воды, было нечто вроде беседки, ветви деревьев укрывали беседку и свешивались до самой воды. Пока дети играли, Рут обычно сидела в этом укромном уголке и шила, но при этом она частенько забывала о работе и задумчиво смотрела на спокойную, темную воду.

* * *

Иногда, когда шел дождь, дети играли дома. В один из таких дней Фрэнки вытащил свой утюг и стал демонстрировать упражнения. Чарли тоже попробовал, и, хотя он был немного старше и выше Фрэнки, он не смог поднять утюг столько раз и держать его на поднятых руках так долго, как Фрэнки, который объяснил это поражение тем, что Чарли пьет слишком много чая и ест хлеб с маслом, а надо есть овсяную кашу и пить молоко. Чарли так расстроился, что договорился с Фрэнки, чтобы тот на следующий день после школы пришел к нему домой и поговорил с его мамой. У миссис Линден тоже был утюг, так что они продемонстрировали перед ней свои силы в присутствии миссис Истон. При этом Фрэнки заявил, что овсянкой хорошо кормить не только больших детей, но и маленьких. Его самого всю жизнь держат на овсянке, а ведь это не дороже, чем чай с хлебом и маслом.

После этой демонстрации миссис Линден обещала всегда, когда у нее будет время, варить для Чарли и Элси овсяную кашу, а миссис Истон сказала, что попробует кормить ею и своего ребенка.

Глава 43

ДОБРЫЙ ДРУГ ЛЕТО

В течение всего лета множество филантропов в рваных штанах продолжали трудиться в поте лица своего ради благородной и бескорыстной цели − делать деньги для мистера Раштона.

Они красили фасады домов и магазинов, отмывали и перекрашивали потолки, отдирали со стен старые обои, красили и оклеивали обоями комнаты и лестничные клетки, пристраивали новые комнаты к старым домам или служебным зданиям, чистили канализационные трубы, чинили прохудившиеся крыши и сломанные окна.

Их рвение и энтузиазм были совершенно искренними. Они должны были начинать работу в шесть часов, но большинство обычно уже сидело на камнях или на ступеньках за четверть часа до этого.

В любой час дня их можно было видеть идущими на работу либо возвращающимися с работы; они тащили на себе стремянки, доски, банки с краской, ведра с побелкой, керамические плитки, колпаки дымовых труб, канализационные трубы, длинные водосточные желоба, унитазы, каминные решетки, рулоны обоев, ведра с клеем, мешки с цементом, кирпичи и строительный раствор. Обычным зрелищем − для богов и людей − была процессия, состоявшая из ручной тележки, груженной такими вот материалами, которую влекли по улицам с полдюжины британских патриотов в рваных ботинках, в измятых, измазанных краской выгоревших котелках или кепках, забрызганных краской и белилами; их «стоячие воротнички» грязны, помяты и замызганы; их дрянная, запыленная одежда измазана раствором и воняет потом.

Даже приказчики в бакалейных и мануфактурных лавках смеялись и с презрением тыкали пальцами в проходящих мимо рабочих.

Представители высших классов − те, кто сами никогда не работали, − смотрели на них как на скот. Однажды в «Мракобесе» появилось письмо одного из таких хорошо одетых бездельников с жалобой на неудобство, причиняемое его гостям из высшего общества рабочими, которые, возвращаясь вечером с работы, идут по тротуару Большой аллеи; автор предлагал, чтобы рабочие ходили по мостовой. Когда рабочие прослышали об этом письме, большинство из них согласилось с этим предложением, и они стали ходить по мостовой, чтобы не испачкать своей одеждой этих лентяев.

За одним письмом последовали другие в том же роде, появилось также одно или два письма в защиту рабочего класса, написанные в покровительственном тоне людьми, которые понятия не имели о жизни рабочих. Некто под псевдонимом «Морфей» жаловался в своем письме, что