Анна среди индейцев - Пегги Херринг

ночь была очень спокойной. Судя по обломкам, вынесенным морем, когда прилив достигнет наивысшей точки, на берегу не останется места для палаток. Нужно найти более сухой участок берега, а иначе нам придется искать укрытие среди деревьев.

— Держите ружья наготове, — велел муж, когда делил людей на отряды.

Он послал старого Якова и плотника Курмачева вдоль берега, в том направлении, откуда мы прибыли. Не знаю, о чем он думал, посылая двух стариков вместе. Если бы один попал в беду, второй ничем не смог бы ему помочь.

Ученика штурмана Котельникова и главного такелажника Собачникова отправили к реке.

— Вы двое будьте особенно осторожны, — предупредил Николай Исаакович. — Мы не знаем, что там вверх по течению.

Собачников побледнел.

Тимофея Осиповича послали в лес с его верным Овчинниковым и алеутами.

— А как же я? — воскликнул американец.

— Ты остаешься охранять лагерь, — ответил муж. — Твои волосы и кожа — Боже правый, да ты просто ходячая мишень.

Моряки разошлись. Тимофей Осипович с алеутами рассредоточились, и их поглотил голодный лес. Жучка не могла решить, за каким отрядом следовать, но в конце концов выбрала лесной. Они вернулись первыми, вышли друг за другом из-за деревьев с одинаково мрачным выражением лица. Овчинников принес горсть усохших темно-фиолетовых ягод, которые, по его словам, обнаружили алеуты вскоре после того, как вошли в лес. Я никогда прежде не видела таких ягод ни в России, ни в Ново-Архангельске. Он предложил их мне. Я взяла одну в рот. Она была горькой и вязкой. Остальные выплюнули косточки с кожицей, потому что, как бы ни силен был голод, ягоды оказались слишком неприятны на вкус. Уткнувшись носом в землю, Жучка стала лизать остатки, а потом высунула язык, пытаясь избавиться от налипшего песка.

Моряки, которых послали исследовать берег, вернулись значительно позже. Я смотрела, как они выступают из тумана, волоча ноги по песку, и задолго до того, как они подошли к нам, поняла, что подходящего места они не нашли.

Теперь мы стоим у большой палатки в поднимающемся с моря тумане и ждем, когда мой муж заговорит. Из-за тумана птичьи крики звучат приглушенно. Тимофей Осипович дал мне одну накидку из кедровой коры, оставшуюся после сражения. От нее пахнет дымом и рыбой. Она немного жестковата, но мягче, чем я ожидала, достаточно мягкая, чтобы завернуться в нее и не дать туману проникнуть внутрь. Мне становится неуютно, когда я думаю о том, чьи плечи она покрывала до меня. Но я не должна допускать, чтобы подобные мысли мешали мне ее носить, — от этого может зависеть мое выживание. Жаль только, что не знаю, как ее закрепить. Концы слишком короткие, чтобы завязать ее на подобие шали, а моя булавка пропала.

К счастью, мои туфли высохли у костра вчера вечером. Это простые туфли, довольно устойчивые, если не считать невысоких каблучков, которые цокали по палубе, возвещая о моем появлении. Единственное их украшение — узоры из завивающихся лоз и листьев на носках. Во время плавания Мария чистила их и берегла от плесени. Иногда смазывала, чтобы они оставались мягкими. На борту корабля в них было удобно, но для этих диких мест они совершенно не подходят. Слишком болтаются на ноге и легко соскальзывают, потому что сине-зеленая марокканская кожа, из которой они сделаны, растянулась за несколько недель. Они наполняются песком, куда бы я ни пошла. Он набивается между пальцами, и мне ничего не остается, кроме как снимать туфли и вытряхивать песок. Он сыплется из них струей, как в песочных часах, с помощью которых команда отмеряет вахту.

Наш бриг ритмично покачивается на волнах в одном ритме с кружащей неподалеку стайкой птиц. Сломанная фок-рея все еще болтается на мачте, скрипя при движении. Прилив сменился отливом, а наш корабль все так же сидит на мели. Нужно еще многое выгрузить на берег. Мой журнал с телескопом — среди того, что осталось вчера на борту. Николай Исаакович решил, что там им будет безопаснее, подальше от соли и песка. Он обещал, что достанет их, как только мы разобьем лагерь в более подходящим месте и моим вещам не будут угрожать стихии.

Муж попытался привести себя в порядок. Почистил шинель. Причесал пальцами волосы и бороду. Он сидит на выброшенной морем коряге лицом к нам и лесу. За его спиной разбиваются волны, по берегу ползут пальцы пены, но муж не обращает внимания. Он слегка сутулится. Я вижу, что он стремится поберечь ту сторону тела, куда попало копье. Но все равно выглядит воплощением власти и держится с большим достоинством, как и должен. Все мы, все двадцать два человека, выжили, так что, несмотря на злосчастную стычку с колюжами, это благоприятное начало.

— Согласно предписаниям главного правителя колоний, — возглашает он, — к берегам Нового Альбиона идет «Кадьяк», судно нашей компании. Бухта, к которой оно направляется, находится более чем в шестидесяти пяти морских милях от нас.

Шестьдесят пять морских миль. Никто не дышит. Все понимают, как это далеко.

— Между этими двумя точками, — продолжает муж, — нет никаких заливов, бухт и даже рек.

Все головы поворачиваются налево, к реке, которую Котельников с Собачниковым только что исследовали. Даже на расстоянии виден пенящийся язык, вытекающий из ее устья. Там, где речная вода встречает морскую, бурлит клубок водоворотов, барашков и течений, сражающихся друг с другом. Между этим местом и нами прыгают по песку коричневые птицы с острыми клювами.

Карты на мужнином бюро неточны. Поэтому в Российско-Американской компании ему приказали отмечать, измерять и наносить на них недостающие детали местности вдоль побережья. Все то, что лежит к югу от нас, в большинстве своем на картах не обозначено. Мы не можем на них полагаться. Так почему же муж на этом настаивает? Все здесь понимают, что он говорит неправду.

Не обращая внимания на скептическое выражение, появившееся на всех лицах, Николай Исаакович продолжает:

— Если мы останемся здесь, нам грозит почти неминуемая гибель. Мы будем вынуждены биться за свою жизнь день и ночь. Нас возьмут в осаду. Нам придется сражаться до тех пор, пока не кончится порох. А затем эти дикари без малейших колебаний нас уничтожат.

Я вспоминаю, как мы сидели в палатке с двумя колюжами, совсем близко друг к другу, без оружия, и просто разговаривали, не повышая голос. Сражение все изменило, даже то, как мы их называем. Они больше не просто колюжи. Теперь они дикари.

— Поэтому мы должны уйти отсюда. Мы легко сможем добраться до бухты, где ждет нас «Кадьяк».

— Они последуют за нами, —