Ловец снов - Стивен Кинг

— Давай ставь колышек, — хмыкнул он и, открыв рот, увидел,как один из колышков поднялся, подлетел к доске и встал во вторую лунку наПервой улице.

И тут его осенило:

— Ты с самого начала знал правила, верно, Даддитс? И ставилколышки как попало, чтобы позабавить нас! — При этой мысли слезы вновь брызнулииз глаз. Подумать только, все эти годы они считали, будто играют с Даддитсом, ана самом деле это он играл с ними. И в тот день позади «Братьев Трекер»? Ктонашел кого? Кто кого спас?

— Двадцать один, — произнес он.

— Тридцать один за два. — Это Ловец снов. И опять невидимаярука подняла колышек и поставила на две лунки дальше. — Он заблокирован отменя, Джоунси.

— Знаю. — Джоунси сыграл тройкой.

Даддитс объявил тринадцать и Джоунси сделал ход из взяткиДаддитса.

— А ты — нет. Ты можешь с ним говорить.

Джоунси сыграл двойкой и переставил колышек. Даддитс, в своюочередь, выложил карты, опустил колышек в лунку, и Джоунси подумал:

Обыгран слабоумным, как вам это нравится?

Только Даддитс не был слабоумным. Уставшим, умирающим, но неслабоумным.

Они продолжали играть, но Даддитс ушел далеко вперед, хотяэто был криб Джоунси.

— Чего он хочет, Джоунси? Что ему нужно, кроме воды?

Очередное убийство. Он любит убивать, подумал Джоунси.

Но не нужно об этом. Ради Господа Бога, не нужно больше обэтом.

— Бекон, — произнес Джоунси вслух. — Он любит бекон.

Он начал было тасовать карты… И замер, когда сознаниенаполнил Даддитс. Настоящий Даддитс, молодой, сильный, готовый к битве.

16

За спиной Генри громко застонал Даддитс. Повернувшись, Генризаметил алую, как байрум, кровь, бегущую из ноздрей. Лицо было сморщено внеестественной судороге сосредоточенности. За опущенными веками быстровращались глазные яблоки.

— Что это с ним? — испугался Оуэн.

— Не знаю.

Даддитс закашлялся глубоким, рвущим грудь бронхиальнымкашлем. Кровь веером брызг вылетала изо рта.

— Разбуди его, Генри! Ради Христа, разбуди!

Генри ответил Оуэну перепуганным взглядом. Они были почтирядом с Кеннебанкпортом, не далее чем в двадцати милях от границы сНью-Хемпширом, в ста десяти милях от Куэббинского водохранилища. На стене офисаДжоунси висел снимок Куэббина, Генри сам видел. И еще один, летнего коттеджа вУэйре.

— Разбуди его! Он говорит, что ему больно! Неужели неслышишь!

— Не «больно».

— А что же?

— «Бекон». Он сказал: «бекон».

17

У сущности, отныне думающей об этом, как о мистере Грее,думающей о себе, как о мистере Грее, появилась серьезная проблема, но покрайней мере оно (он) об этом знал.

«Кто предупрежден, тот вооружен», — выразился бы Джоунси. Вкоробках его воспоминаний было полно таких изречений, не меньше несколькихтысяч. Некоторые мистер Грей считал полной несообразицей, например «последождичка в четверг» или «все возвращается на круги своя», но «кто предупрежден,тот вооружен» — это в самую точку. Именно.

Проблема заключалась в его отношении… нет, чувствах кДжоунси. Но, честно говоря, ему было совсем не по себе… и это еще слабосказано. Можно сколько угодно думать:

Теперь Джоунси отрезан, и я решил свою проблему. Запер его вкарантине, в точности как их военные пытались изолировать нас. Меня преследуют…да что там, попросту гонятся по пятам, но если не заглохнет мотор и не спуститшина, ни той, ни другой банде охотников меня не сцапать. Я слишком далеко ушел.

Все это было чистой правдой, но облегчения не приносило.Истинным смаком было бы ворваться в дверь, за которой прятался негостеприимныйхозяин, и заорать ему в физиономию: «Я достал тебя, верно? И сделал твойкрасный фургончик!»

Что за фургончик и почему именно красный, мистер Грейпонятия не имел, но эта эмоциональная пуля способна была проделать дырубольшого калибра в доспехах Джоунси, поскольку отзывалась звучным резонансом,идущим из глубин самого детства. А потом он высунет язык Джоунси (мой язык,думал мистер Грей с несомненным удовлетворением) между губами Джоунси. Станет«дразниться», а Джоунси даже ответить не сможет!

А что касается преследователей… так и подмывает сброситьштаны Джоунси и выставить зад Джоунси. Конечно, все это так же бессмысленно,как «после дождичка в четверг» или «красный фургончик», но ужасно хотелосьустроить им «козью морду», как выражался Джоунси. Это называлось «показатьмудакам луну», и мистер Грей умирал от желания ее показать.

Мистер Грей понимал, что заражен байрумом этого мира. Всеначалось с эмоций, продолжилось пробуждением сенсорной информированности (вкуседы, неоспоримое неистовое удовлетворение при виде патрульного, бьющегосяголовой о кафельную стену душевой — глухое бух-бух каждого удара) ипревратилось в то, что Джоунси называл мышлением высшего типа. По мнениюмистера Грея, это была шутка: все равно что называть дерьмо переработаннойпищей или геноцид — этнической чисткой. И все же мышление имело своюпривлекательность для существа, всегда бывшего частью вегетативного разума,что-то вроде высокоинтеллектуального несознания.

До того как мистер Грей заблокировал Джоунси, тот предложилему забыть о своей миссии и просто наслаждаться человеческим бытием. Теперь онобнаружил, что желание в нем, ранее гармоничном разуме, разуме без сознания,начало дробиться, превращаться в хор противоречивых голосов, один хотел А,другой — Б, третий — В в квадрате, поделенное на Г. Раньше он посчитал бы этобормотание кошмаром, признаком надвигающегося безумия, но теперь, какоказалось, наслаждался внутренней борьбой.

Бекон. «Секс с Карлой», который Джоунси определял какневыразимо восхитительный акт, включающий как сенсорный, так и эмоциональныйфакторы. Быстрая езда и бильярд в баре «О'Лири», рядом с Фенуэй-парк, игромкая, «вживую» игра оркестра, и Пэтти Лавлесс, поющая «Вини в этом свое холодное,двуличное, неверное, лживое любящее сердце» (что бы это ни означало). Земля,поднимающаяся из тумана в летнее утро. И, конечно, убийство.

Проблема была в том, что если он не выполнит миссию какможно скорее, значит, скорее всего вообще не выполнит. Он уже не байрум, амистер Грей. Сколько еще пройдет времени, прежде чем он выползет из шкурымистера Грея и растворится в Джоунси?

Этому не бывать, подумал он, нажимая на акселератор, и неслишком мощный мотор послушно выжал еще немного. Собака, спящая на заднемсиденье, тихонько тявкнула и взвыла от боли. Мистер Грей послал мысль байруму,росшему в ней. Байрум рос быстро. Слишком быстро. И кое-что еще: не былоникакого удовольствия в мысленном обмене, никакого тепла, обычного длясобеседников при подобных встречах. Разум байрума казался холодным… протухшим…