Робкие создания - Клэр Чемберс

7

Хелен договорилась приехать к Клайву и Джун в семь – к тому времени они уже поужинают и успеют прибраться. Семья брата не из тех, кто любит принимать гостей посреди недели, и, подведя их однажды, Хелен не хотела снова нарушать их привычный распорядок дня.

Как всегда, дом в Ширли – постройки 1930-х годов, в десяти минутах езды от центра Кройдона – был полностью готов для приема гостей любого статуса, вплоть до королевской семьи. Хелен подумала, что единственный способ поддерживать такой идеальный порядок – каждый день убирать и без того безупречно опрятные комнаты. Джун не поленилась бы протереть сверкающие чистотой окна или выбить ковер, на который не ступала нога человека.

Клайв точно не мог стать причиной маниакального пристрастия к гигиене: с того времени, что они росли вместе, Хелен помнила, что он совершенно равнодушен к окружающему, отчасти из-за близорукости, но в основном в силу банального отсутствия интереса. Внимание брата всегда было сосредоточено на чем-нибудь находящемся у него прямо перед носом, например на коллекции марок, внутренностях часов или детекторного радиоприемника.

Разделенные восьмилетней разницей в возрасте, повзрослев, они сблизились, возможно, благодаря общему стремлению не строить отношения по образцу лишенного любви брака родителей. Пылающей ярости и ледяному, скрывающему боль молчанию Клайв и Джун предпочли обмен придирками и упреками, которые никогда не перерастали в настоящую ссору. Они прожили в полном согласии почти двадцать лет. Хелен решила, что это связано с четким разграничением сфер ответственности и умением не вторгаться в чужие. Клайв занимался оплатой счетов, уходом за машинами, финансами, газоном и ремонтом. Джун взяла на себя готовку, магазины, уборку, стирку, Лорейн и клумбы. Деньгами с подработки в парфюмерном отделе “Алдерс” она распоряжалась самостоятельно. Родители Хелен и Клайва распределяли обязанности примерно так же, но в их механизме семейных отношений не хватало обеспечивающей бесперебойную работу смазки из взаимной благодарности и привязанности. Хелен не часто задумывалась о супружеских конфликтах, разве что изредка, лежа без сна в тревожные предрассветные часы.

Дверь открыл Клайв, держа в руках новую игрушку – видеокамеру. При виде направленного на нее объектива Хелен инстинктивно прикрыла лицо ладонями, но поняла, что ведет себя глупо, тем более что ее изображение уже попало на пленку, и, смирившись, улыбнулась голливудской улыбкой и помахала в камеру рукой, после чего направилась на кухню, где Джун на всякий случай протирала идеально чистые поверхности.

– Новое хобби, – сказала она вместо приветствия, наполняя чайник и ставя его на конфорку. Они никогда не обнимались и не целовались при встрече; любое физическое проявление близости казалось немыслимым. – В субботу решил поиздеваться над родителями. Видела бы ты лицо вашего отца.

– Это “Адмира 8Ф”, – объяснил Клайв, следуя за Хелен на кухню и продолжая снимать. – Восьмимиллиметровая. Я теперь могу записывать все семейные события. Праздники, свадьбы, крестины. Хоть будет что вспомнить, когда состаримся и впадем в маразм.

– Говори за себя, – парировала Джун.

Хелен не стала говорить вслух, что важные события в их семье – большая редкость. Может быть, с появлением камеры это изменится.

– Как отметили? – спросила она, сняла пальто и перекинула его через спинку стула.

Джун тут же схватила его и унесла в шкаф под лестницей. Из ближайшей комнаты доносились звуки телепередачи “Удвой доход” – телевизор остался включенным, как бы напоминая о том, что приход гостьи их отвлек.

– Тихо-спокойно, нас было всего пятеро. Поужинали, поиграли в карты. Думаю, Лорейн понравилось. Трудно сказать наверняка – подростки никогда ничего не говорят.

Чайник засвистел, хозяйка дома насыпала в желтый фарфоровый чайничек немного листьев и залила водой, которая булькала и выплескивалась из широкого носика. Из жестяного контейнера Джун достала порядком заветренный кусок праздничного торта и переложила его на тарелку.

– Вот, приберегла для тебя, – сказала она. – Кстати…

Она вышла из кухни и вскоре вернулась с флаконом духов от “Живанши” с надписью: “Образец. Не для продажи”. Он был практически пустой, на дне плескались остатки янтарной жидкости – трофей с работы. Как только духи начинали заканчиваться, флакон заменяли, а остатки сотрудники магазина забирали себе.

– Кажется, это фирменный аромат Одри Хепбёрн, – похвасталась Джун. – Правда, для меня слишком тяжелый.

– Спасибо, – сказала Хелен, открывая флакон и принюхиваясь к стеклянной пробке. Можно ли считать комплиментом, когда тебе говорят, что тяжелый аромат тебе в самый раз, – Хелен не была уверена. Тем не менее уже не в первый раз она становилась обладательницей образцов, которые, по мнению Джун, были чересчур “тяжелыми” или “мускусными”.

– А где Лорейн? – спросила Хелен, приступая к торту. – У меня для нее подарок. Лучше поздно, чем никогда, – добавила она и похлопала по стоящему рядом пакету, в котором, судя по размеру, находилась пластинка.

Ей потребовалось немалое мужество, чтобы проникнуть в чуждый ей мир музыкального магазина, где она чувствовала себя не в своей тарелке, будучи по меньшей мере на пятнадцать лет старше остальных покупателей. Возле стеллажей толпились подростки, которые по двое втискивались в кабинки с проигрывателями, пробуя новинки, и обращались друг к другу громкими уверенными голосами. Хелен ловила на себе их взгляды и понимала, что они презирают ее, пусть и не в такой степени, как поколение своих родителей, но все же видят в ней консерватора, необратимо застрявшего в прошлом и не достойного уважения.

Она подошла к прилавку, за которым сидел, дымя сигаретой и перелистывая страницы “Мелоди Мейкер”, хозяин магазина. По счастью, он был старше ее, если верить морщинам на лице и сальным, пожелтевшим от никотина усам.

– Я ищу подарок для шестнадцатилетней девочки. Можете что-нибудь посоветовать?

– Смотря чем она увлекается, – ответил он, с прищуром глядя на нее сквозь дым.

– Честно говоря, я не знаю, – медленно проговорила Хелен.

– “Битлов” берите, не прогадаете, – сказал он, усмехнувшись.

– А какие еще есть варианты? – спросила Хелен, вспомнив случай, который произошел в апреле прошлого года.

После долгих слезных уговоров Лорейн разрешили пойти с подругой Венди в Фэрфилд-холл, где “Битлз” играли на разогреве. Это был первый в ее жизни концерт, и Джун боялась ее отпускать, представляя себе полный буйных дебоширов зал.

Поддержка этой авантюры пришла с неожиданной стороны. В обязанности Клайва, как служащего нового бюро по размещению офисов на Чансери-Лейн, входило рассказывать о преимуществах Кройдона предприятиям, желающим переехать из Лондона, однако достопримечательностей в районе было немного. Он настаивал на том, что Фэрфилд-холл не какая-нибудь дыра, а вполне респектабельная площадка уровня Королевского фестивального зала, и кройдонцам крупно повезло. Таким образом, гражданская гордость отца сыграла дочери на руку.

Лорейн была в восторге,