Легенда об Эльфийской Погибели - Александра Рау

Я не смог отказать себе в удовольствии побывать на торжестве. Гуляя по выложенным мозаикой дорожкам рынка, среди покупателей я высматривал обладателей заостренных ушей, но попадались они мне крайне редко, а если и встречались, то были неинтересны. Полагаю, отсутствие в городе хорошо знакомых мне эльфов было неслучайным; учитывая вполне реальную опасность раскрытия моей личности, было бы глупо кинуться в объятия Индиса посреди площади, как бы ни хотелось вновь увидеть старого друга.

За день празднества я накупил целый мешок ненужных мне безделушек: некоторые торговцы были слишком очаровательны, чтобы не оставить им пару монет. Вернувшись в замок, я дарил сувениры практически каждому, кто встречался мне на пути, – к счастью, все сочли это лишь приятной традицией, приуроченной к любимому дню Богини, – и все же большая часть досталась смутившимся от внимания Лэсси и Фэй. Я велел им присоединиться к толпе на площади; близился закат, а служанкам до того момента так и не удалось выйти в город, чтобы хоть немного повеселиться.

Танцем Рогов в этом году вновь руководил Хант, и народ привычно искупал его в восторженных аплодисментах. Я наблюдал за представлением из окна коридора – в глубине души мне был ненавистен этот дикарский обычай. При виде меча в его массивных руках я невольно представлял, как они заносят оружие над шеями детей короля Эдронема, вспоминал рассказы о болтающейся на лошадином крупе голове амаунетского короля Аббада, вспоминал, как его пальцы сжимали кожу принцессы, а затем воображал, как они складываются в кулак и врезаются в лицо Дамиана… Растерзанная душа принца не имела ничего общего со всем, что я ему предписывал, но руки его были в крови, а ей совсем не важно, что стало причиной жестокости и кто выносил приговор.

Как только стемнело, я спрятался в своих покоях; не горела ни одна свеча, и тьма наполнила мой разум, хотя провалиться в сон я ожидаемо не сумел.

Шаги в коридоре вырвали меня из дремы; два голоса, один из которых казался лишь отдаленно знакомым, уверенно приближались к моей двери. Незнакомец дышал тяжело и сбивчиво, будто нес нечто тяжелое, постоянно выскальзывающее из рук.

– Поставь здесь, – скомандовала лисица. – Спасибо, Марли.

– Рад помочь, ваше высочество.

Неудивительно, что я не узнал юного гвардейца; хоть мы проводили вечера в таверне и даже тренировались вместе, у меня всегда находился более очевидный объект интереса.

В дверь трижды гулко ударили. Я уже держался за ручку, не зная, как поступить. Решив, что промедление может стать более крупной ошибкой, чем любое другое действие, я распахнул дверь и втащил Ариадну в комнату.

– А бочонок? – обиженно протянула она.

Хмельной аромат заполнил комнату. Лишь на мгновение высунувшись в коридор, я схватил праздничный дар лисицы и закатил его в покои, заодно поразившись тому, какой силой обладал мальчишка-гвардеец. Стоило двери встретиться со стеной, Ариадна прижалась ко мне, но руки оставила скрытыми за спиной.

– С праздником, Тери! – радостно воскликнула она. – Давай выпьем?

– Кажется, тебе уже достаточно, – усмехнулся я, глядя на алый румянец на округлившихся щеках. Я был счастлив, что она набрала вес; худоба не красила ее крепкую фигуру.

– Нет, – отрезала лисица. – За все время мы не разделили ни одной кружки эля. Разве можем мы говорить, что близки?

Не выдержав, я рассмеялся. Даже при колоссальном давлении на нее ее титула Ариадна умела быть непосредственной, и эта черта восхищала меня в ней не меньше гибкости ума и твердости принципов. В мире, где тяжесть кошелька и изысканность манер – главные человеческие качества, забывать о сдержанности и правилах – практически непозволительная роскошь.

Достав спрятанные пинты из-за спины, Ариадна принялась разливать сладко пахнущую жидкость, то и дело проливая ее на пол – лунного света было недостаточно для человеческого зрения. Пока лисица изображала из себя трактирщика, я зажег все свечи, какие только нашел; к моему удивлению, их оказалось лишь две.

– Таинственный полумрак, – заключила принцесса, оглядывая комнату. – Мне нравится.

– За что пьем?

– Мы пьем, чтобы пить, – отчеканила она гордо. – Ведь у нас все есть. Ты так не считаешь?

– Мы пьем, потому что оба так не считаем.

С размаху столкнув пинты, мы осушили их, а затем еще, еще и еще одну. Образ лисицы постепенно становился менее четким, но оттого и более завораживающим; привычку заглядываться на ее черты я был готов оправдать затуманенным зрением, но она так же увлеченно изучала меня в ответ. Эль был добротным, и вскоре мы уже не могли держаться на ногах – тогда обителью нашей стало раскинутое на полу покрывало, а развлечением – завалявшиеся на столе книги.

– Сонцал…улч…

Буквы выпрыгивали из строчек, будто исполняли какой-то ритуальный танец, но от этого стихи и рассказы становились только интереснее. Мы читали начало и, по-своему поняв сюжет, додумывали конец за автора; каждый новый сценарий становился безумнее предыдущего. В момент прилива очередной порции энергии мое тело потребовало движений, и я вскочил, вытягивая за собой лисицу.

– Потанцуй со мной, – прошептал я, вдруг ясно узрев блеск серо-зеленых глаз.

– Без музыки?

– Я могу спеть.

Ариадна рассмеялась, но, заметив мой уязвленный взгляд, тут же замолчала, одобрительно кивнув. Пел я настолько отвратительно, что от желания прикрыть уши чесались ладони, но умиротворение на лице принцессы заставляло продолжать. Мы кружились в незамысловатом танце, что с каждым шагом становился медленнее; веки лисицы постепенно опускались, пока тело совсем не расслабилось в моих объятиях. Прижав Ариадну к себе, я отнес ее на постель. Ничего удивительного; мне не впервой было укладывать ее спать. Оставалось лишь решить, говорило ли это что-то о моей ценности как собеседника.

– Ты красиво поешь, – почти не размыкая губ, солгала она.

– Спи, melitae.

Коснувшись губами лба лисицы, я тут же услышал убаюкивающее сопение. Мне чудовищно хотелось лечь рядом, но что-то неведомое остановило меня, и тело мое не коснулось прохладных простыней. Убедившись, что сон принцессы спокоен и крепок, я вышел на балкон к отрезвляющему ночному воздуху.

Глубокой ночью сады пусты и одиноки; цветы спали, набираясь сил для следующего дня, и даже насекомые замолкали, не желая их тревожить. Обычно темные силуэты кустов и деревьев успокаивали меня, напоминая о доме. Но той ночью тишину кое-что нарушало.

Вдоль стены не спеша двигались две фигуры, и я шагнул в тень, чтобы меня не заметили. Эти двое смеялись, как смеются товарищи, увлеченные интересной беседой. Друзья в шутку препирались, толкая друг друга в плечо и изображая невероятную боль от легких касаний, а затем заходились новым приступом смеха. Их речь была несвязной, а мой слух будто бы отказывался работать, но единение разглядел бы и слепой – ни следа прежней ссоры и непонимания.

Казалось, эль мгновенно улетучился, испарившись из моего тела. Я тут же проскользнул в комнату, закрывая балконную штору. Выходит, их ссоры были лишь представлением? Зная, какую боль причиняет кровоточащее сердце, никто не поставил бы под сомнение слова его обладателя. Чем проще обман, тем глубже вонзалось лезвие предателя; в спину или в грудь – оно доставало до самых скрытых струн души.

Я опустился на пол подле свисающей с кровати руки Ариадны и припал к ней лбом, не представляя, как сообщу лисице об увиденном; старший брат всегда был для нее примером честности, прежде всего перед самим собой. Голова заболела, и давно знакомый писк вновь возник на задворках сознания; порой он не замолкал часами, и я научился мириться с пульсирующей болью в ушах. Не знаю, сколько времени я провел, борясь с сомнениями, но солнце еще не вышло из-за горизонта, когда за дверью прозвучало:

– Я видел тебя. Как и ты меня. Позволь войти.

Нехотя поднявшись на ноги, я дошел до двери и лишь слегка приоткрыл ее; капитан, будто на мгновение обернувшись жидкостью, проскользнул в эту щель. Я кивнул в сторону постели, намекая, что шуметь не стоит; удивление Кидо скрывать не стал и замялся, не зная с чего начать. Мое мрачное молчание едва ли способствовало дружеской болтовне.

– Лэндон хорош для роли советника, – наконец начал он. – Дальновидный стратег и верный подданный, но… он слишком эмоционален. И восприимчив.

Неоднозначная характеристика застала меня врасплох. Осознав, к чему вел капитан, я оказался обожжен пламенем стыда. Как смел я помыслить, что Кидо мог так поступить? Клеймо лжеца давно зарубцевалось на моей коже, и мне следовало бы осторожнее делать выводы о других.

Не дождавшись реакции, капитан продолжил.

– Ему приходят видения, и Рагна принимает их за пророчества.

– А Минерва…

– Беспрекословно прислушивается к магистру.

Я глубоко вздохнул; если руны Лэндона и вправду открыли ему мир пророчеств, то его соседство с жадными до власти людьми могло обернуться катастрофой. Не считая носителей титулов аирати и азаани, пророки встречались крайне редко; все они рано или поздно становились приближенными