Пелагия и красный петух - Борис Акунин

* * *

Начал Колобок с ботдека. Там пассажирпалубный, все больше голь, но, во-первых, курочка по зернышку клюет, аво-вторых, такой у Колобка характер – что повкусней напоследок оставлять. Он иеду кушал так же. Если, скажем, греча с шкварками, то сначала крупу ложкойсоберет, а сало до поры по краешку выложит, красиво. Если щи с мозговойкосточкой, то сначала жижу выхлебает, потом капусту с морковкой стрескает, мясообскоблит и лишь потом мозговую мякоть высасывает.

Значит, отутюжил шлюпочную палубу какположено: с юта на шкафут, потом на бак. Все корабельные слова и тонкостиКолобок знал лучше любого матроса, потому что матрос, он парохода не любит.Ему, запьянцовской душе, поскорей бы на берег да в кабак, а «разинцу» накорабле все на пользу, все в интерес.

На носу, сбившись в кучку, сиделистранствующие к Гробу Господню, десятка полтора мужиков и баб, рядом с каждымгордо выставлена суковатая палка – паломнический посох. Богомольцы елихлеб-соль, запивали кипятком из жестяных чайников, на прочих путешественниковпоглядывали надменно.

Ну, так-то уж не задавайтесь, про себя сказалим Колобок. Есть и поблагостней вас. Сказывают, что иные святолюбцы в Палестинуне пароходами добираются – на своих двоих. А как достигнут предела ОбетованнойЗемли, дальше на коленках ползут. Вот она какая, истинная святость.

Все же не стал трогать божьих странников,отошел. Что с них возьмешь? Само собой, у каждого рублей по пяти припрятано, идостать – пара пустяков, но это уж надо совсем бессовестным быть. А человекубез совести жить нельзя, даже и в воровском деле. Может, в воровском ещебольше, чем в каком другом, иначе совсем пропасть можно.

Колобок давно для себя правило вывел, чтобжилось душевней: если видно, что хороший человек или несчастный какой, с такого«концов» не брать, пускай у него лопатник сам наружу торчит, в руки просится.Резона нет. Разбогатишься, положим, на тридцать целковых, да хоть бы на всетриста, а сам себя уважать не будешь. Таких воров, которые себя уронили,Колобок много видал. Дрянь люди, душу за мятые рублевики продали. Развеуважению цена триста рублей? Нет, шалишь. Может, таких денег и вовсе на светенет.

Около немцев-колонистов потерся основательно.Эти, надо думать, в Аргентину собрались, такая у них, немцев, сейчас мода.Вроде им там земли дают, сколько хочешь, и в солдаты не берут. Немец, он вродежида, нашему царю служить не любит.

Ишь, палубные билеты взяли, куркули. Деньжатау колбасников есть, но больно прижимисты.

Сел Колобок под шлюпкой, послушал немецкийразговор, да только плюнул. Говорят, будто дурака валяют: гук-маль-ди-да.

Один, красномордый, докурил трубку, положил напалубу, близехонько. Ну, Колобок не устоял, прибрал хорошую вещь, не стал напосле откладывать. Сейчас-то туман, а потом еще неизвестно как повернется.

Трубку рассмотрел (из фарфора, с малымифигурками – заглядение), сунул в тыльник, холщовый мешок на веревке – под мышкувешать.

С почином.

Дальше духоборы сидели, вслух божественнуюкнижку читали. Этих Колобок не тронул. Знал – в Канаду едут. Люди тихие, никомуот них никакой обиды, за правду терпят. Писатель граф Толстой за них. Колобокчитал одну его книжку, «Сколько человеку земли нужно». Смешная – про то, какиедураки мужичье.

Ладно, духоборы, плывите себе, Бог с вами.

Со шкафута и до самой кормы сплошь жиды пошли,но тоже не толпой – кучками. Это Колобку было не в диковину. Знал он: такая этонация, что промеж себя все грызутся.

У них, как и у наших, первый почет тем,которые в Палестину плывут. Колобок постоял, послушал, как «палестинский» жидокгордился перед «американским». Сказал ему: «Мы, не в обиду вам сказать, едем задухом, а вы за брюхом». «Американец» стерпел, отбрехиваться не стал, толькоголову повесил.

У «палестинского» Колобок вынул из карманаскладной метр, портновский. Невелик навар, но можно Глаше-вдове подарить, онабабам юбки шьет, спасибо скажет. У «американского» взял часы. Барахло часы,медные, рублишка на полтора.

Прибрал добычу в мешок и затесался в кучу-малупейсатых парней, галдевших кто по-своему, но большинство по-русски. Все тощие,кадыкастые, голоса писклявые.

Галдели они, потому что к ним с каютной палубыраввин поднялся, жидовский поп. Вот они к нему и кинулись.

Поп был собой видный, в шапке с меховойоторочкой, в пиджаке до колен. Длинная седая бородища, пейсы – как еще двебороды, густые брови – будто две вовсе маленьких бороденки. Обступили егожиденята и давай жаловаться. Колобок тут как тут – ему чем тесней, темвольготней.

– Ребе, вы говорили, мы поплывем, как Ноевыизбранники на ковчеге! А тут какой-то xoйшexl —пищал веснушчатый еврейчик. –Кого здесь только нет! Мало этих американеров,так еще апикойресы [1]-сионисты, игои, пожирающие свиной жир это он про немцев, догадался Колобок], и даже – тьфуна них! – гои, прикидывающиеся евреями!

– Да-да, «найденыши»! И с ними, говорят, самихний пророк! Про которого вы страшное говорили! – подхватили другие.

– Мануйла? – сверкнул глазами раввин. – Онздесь? Хвост сатанинский! Смотрите у меня! Близко к нему не подходить! И к«найденышам» тоже!

Один из жалобщиков пригнулся к поросшемуседыми волосками уху и зашептал, но не так чтобы тихо, Колобок слышал каждоеслово.

– А еще, говорят, этиздесь. «Христовыопричники». – Слова были произнесены жутким, свистящим шепотом, и все прочиесразу примолкли. – Убить нас хотят! Ребе, они не выпустят нас живыми! Лучше бымы остались дома!

Про «христовых опричников» Колобок в газетечитал. Давно известно, что в иных городах, где у людей дела мало, а злобымного, чуть какая оказия, сразу кидаются евреев бить. Чего ж не побить, непограбить, если начальство дозволяет? Но кроме обычных громильщиков с некоторыхпор завелись еще какие-то «опричники», люди серьезные, которые поклялись жидами ихним потатчикам спуску не давать. И вроде бы уже убили кого-то – адвокатакакого-то и еще студента. Адвоката ладно, все они жиганы бесстыжие, но студентчем им помешал? Поди, тоже отец-мать есть.

Ладно, это дела дальние. На Реке-матушке,слава Тебе, Господи, ни «опричников», ни погромов отродясь не бывало.

Пока жиденята шумели, Колобокодному-другому-третьему по карманам прошелся, но всего злата добыл пятак дадвугривенный.

А еврейский поп послушал-послушал да как ногойтопнет.

– Молчать!