Кузница Тьмы - Стивен Эриксон

всего заслуживают, где каждый обман, каждая циничная ложь жгут подобно едкой кислоте. – Он закрыл глаза. – Я тоскую о могуществе, которое смыло бы прочь все самое худшее, что есть в нас, Калат. – Снова открыв глаза, Илгаст увидел, что командир не сводит с него взгляда, и криво усмехнулся. – Стоит ли бояться подобного могущества в руках Матери-Тьмы?

– Меньше всего мне нужна ваша исповедь, повелитель. Мне вполне хватает и собственных сомнений.

– Ну не странно ли, командир, что нас столь легко загоняют в это предательское болото откровенные глупцы, обладающие дурными намерениями и бессердечными душами? Что толку тогда от ясного ума?

– Вы начинаете оспаривать свой нейтралитет, повелитель?

– Мне внушает подозрения его непостоянство. И все же я вижу перед собой лишь один путь, не залитый кровью. Я отправлюсь на запад, в земли яггутов и азатанаев.

– А ваше домашнее войско?

– Они будут охранять мои владения. И не более того. Таков мой приказ.

– Вы будете путешествовать в одиночку?

– Возьму с собой нескольких солдат, для компании.

Калат кивнул.

– Повелитель, я постараюсь не слишком задерживаться на побережье Витра. Прекрасно понимаю, какое бремя возложил на вас своей просьбой.

– Если получится, командир, я не сдвинусь с этого стула, пока смотрители снова не вернутся под ваше крыло целыми и невредимыми.

– Доверьтесь моим офицерам, повелитель.

– Воистину. И если только сумею, постараюсь избежать необходимости отдавать хотя бы один приказ.

Калат направился к двери, надевая на ходу пояс с оружием, но затем снова повернулся к Илгасту Ренду:

– Тот бог, про которого вы говорили, повелитель… Сама мысль о нем внушает мне страх.

– Почему, командир?

– Я боюсь, что во имя справедливости он забрал бы нас всех.

И Калат Хустейн вышел, закрыв за собой дверь.

Илгаст какое-то время смотрел на разделявшую их преграду из грубо отесанного дерева.

– Сталкиваясь с неожиданным, – сказал Кагамандра Тулас, – мы открываем правду о себе самих. Я наблюдал подобное у охотничьих псов, которых дрессировал. Одни при этом бегут. Другие рычат. Некоторые бросаются в атаку. Но могу поспорить, ни одного зверя не удивляет его собственная реакция. Однако мы не можем сказать то же самое о себе. Между нашей ощетинившейся шкурой и дрожащими под ней мышцами пролегает прослойка стыда, которая искажает общую картину, а потому позволяет нам заниматься самообманом.

Северный ветер, сухой и холодный, нес пыль с убранных полей; в воздухе кружили ошметки соломы, будто предвестники скорого снега. Шаренас Анхаду размышляла над словами своего спутника, глядя на нагруженные зерном повозки, которые ехали в Нерет-Сорр, хотя само селение почти терялось среди шатров собирающегося легиона Урусандера.

Она понимала, что жителям Нерет-Сорра предстоит суровая зима. Повелитель Урусандер конфисковал большую часть зерна. Правда, взамен была обещана плата, и командующий наверняка проявит щедрость. Однако проблема заключалась в том, что деньги нельзя было есть и они не годились в качестве топлива, а запасы дров и сухого навоза таяли с каждым днем.

Но обитатели селения были слишком запуганы, чтобы жаловаться. Ведь среди них теперь жило свыше тысячи вооруженных солдат, и ежедневно прибывали все новые.

Шаренас положила руку в перчатке на шею лошади, ожидая, когда сквозь нее проникнет исходящее от животного тепло.

– Ты не сбежал, друг мой. Не стал ты и рычать в ответ на приказ командира, и вряд ли ты будешь нападать, пытаясь занять его место.

– И потому мне некуда деться, – признался Кагамандра. – Мы до сих пор не получали никаких известий из Харканаса, но каждый вечер, глядя на запад, видим, как солнце становится медным от дыма. Я боюсь за лес, Шаренас, и за всех, кто в нем обитает.

– Надеюсь, к нам скоро вернется сержант Йельд, – проговорила женщина. – Но, даже не зная подробностей, можно не сомневаться, что на отрицателей идет жестокая охота.

– Наверняка многие бежали под защиту монастырей, – предположил Кагамандра. – А этот дым – он лишь от подожженных домов. Зима все ближе. Шаренас, неужели мы в ближайшие месяцы увидим вмерзшие в землю трупы тисте? Меня прямо тошнит от этой мысли.

– Если повезет, – ответила она, – эта абсурдная война к тому времени уже закончится. Разве мы не преклоняемся до сих пор перед волей Матери-Тьмы? Повелитель Урусандер скоро выступит в поход, и можешь не сомневаться: он поступит по справедливости с убийцами, действующими от его имени. Его меч положит конец этому безумию.

– А Хунн Раал?

На этот вопрос у нее не было ответа. Местонахождение капитана до сих пор оставалось неизвестным. Даже Серап, двоюродная сестра Хунна Раала, не знала, куда тот подевался.

– Ему придется предстать перед Урусандером, – вздохнула Шаренас, – или столкнуться с гневом высокородных. Возьмет ли он на себя ответственность за этот несчастный погром? Сомневаюсь. К тому же Хунн не единственный капитан, который бродит на свободе в этих краях.

– Вполне возможно, – заметил Кагамандра, – что события вышли из-под контроля и легион в самом деле раскололся, а теперь отщепенцы пользуются возникшим хаосом.

– Я уже решила, где мое место, – объявила Шаренас. – И тебе, друг мой, советую сделать то же самое.

– Ни один пес не глуп настолько, чтобы встать на пути у нападающего кабана. Но в данном случае у тупого создания больше ума, чем у меня. Полагаю, я вернусь на равнину Призрачной Судьбы и завершу погоню за своей невестой. – Похоже, Кагамандра попытался язвительно усмехнуться, но Шаренас увидела на его лице лишь горькую гримасу. – Я догоню Фарор хотя бы затем, чтобы сказать, что ей не стоит меня бояться, заверить в том, что мои порывы вполне благородны и я всегда буду блюсти почтительную дистанцию. Хотя мы и возьмемся за руки в день свадьбы, она больше не пострадает от моего прикосновения.

– Кагамандра Тулас, ты научился наслаждаться вкусом собственной крови.

Лицо ее спутника помрачнело, и он отвел взгляд. Его обнаженные руки, сжимавшие луку седла, побелели, будто от холода.

Снова взглянув на повозки на дороге внизу и чувствуя, как холодный ветер ледяной змеей забирается под одежду, Шаренас встряхнулась и промолвила:

– Друг мой, взгляни своей невесте в глаза и скажи все, что намереваешься. Не берусь угадать, что она ответит, и знаю лишь, что сама бы почувствовала на ее месте гнев и унижение. Ты готов позволить Фарор любить других мужчин и считаешь это проявлением щедрости. Но все женщины хотят быть желанными и любимыми. И я, например, считаю твою жертву проявлением эгоизма.

– Неправда! Совсем даже наоборот!

– Ты хочешь превратить супружество в мученичество. Ты намерен просить у своей невесты не любви, но жалости. Что можно возвести на подобном фундаменте? Я вижу, как оба вы стоите