Полупрозрачный палимпсест - Геннадий Александрович Барабтарло

«Это Борис Сороканич, наш инженер-конструктор и ваш хозяин на эти три дня». Человек разсмеялся, протянул руку и сказал: «Боб, инженер-деконструктор. Милости прошу».

Действие второе

Сцена шестая.

Воскресенье, полдень

Большой, когда-то красного, а теперь вишневого, с белесыми разводами кирпича храм Покрова в Черкизове, в характерном позднейшем стиле: фигурная кирпичная кладка имитирует резное дерево. Западная и южная стены и вся несоразмерно колоссальная звонница в лесах. Главный купол – выгоревшого лилового цвета, другие уже подновлены в тон яркого неба над ними, но чуть темней.

Снег тонкой каймой обводит своды высоких окон, купола, кокошники и фестоны, покрывающие стены внахлест в виде огромных чешуй фантастических ящеров. Снег лежит толстым слоем на крыше между храмом и колокольней и на досках лесов. Снег, нетронутым настом, покрывает склон холма с редкими березками там и сям; овраг под холмом засыпан доверху.

К паперти расчищена дорожка, по обеим сторонам навалены сугробы в два аршина. Ответвление дорожки ведет к глухому зеленому забору; за ним дощатый домик настоятеля с крестом на коньке крыши; сбоку на расчищенной площадке стоят рядом большой черный «кайен» и серый «рено».

После поздней обедни было венчание. Народ уже разошелся. На дорожке у паперти стоят молодожены лицом друг к другу: белобрысый, с тонкими чертами, очень худой человек высокого роста, в круглых очках, в осеннем незастегнутом пальто с поднятым воротом, но без шапки, которая торчит из кармана; он опирается на палку; и молодая женщина в коричневой, козьего меха, шубке до колен, из-под которой виден подол белого платья, в цигейковом же сером капоре с длинными завязками до груди, с меховыми шариками на концах. У ее ноги на земле лежит обмякший, кофейного цвета рюкзак. Из храма выходит иеромонах в теплой скуфье и черной стеганой безрукавке поверх рясы, в левой руке плоский футляр для облачения, правой по очереди благословляет подошедших молодоженов, причем мужчина поспешно вешает палку крюком на левую руку, но она падает в снег; женщина быстро ее подбирает; монах что-то долго говорит им, обращаясь то к нему, то к ней. Потом они идут по узкой дорожке к машинам – один впереди, двое позади, он прихрамывает, палку держит в левой руке, она накинула рюкзак на правое плечо, подсунув большой палец под лямку; свободные их руки – ее в перчатке – сцеплены. Монах открывает багажник «рено», кладет туда футляр и достает такой же величины плоский прямоугольник, завернутый в белую мягкую бумагу, и, держа его в обеих руках, говорит что-то молодоженам. Подходит настоятель, объемистый, пожилой, в толстой рясе, суженной в талии, похожий на петербургских ванек на старых гравюрах, без шапки, черные с проседью волосы гладко расчесаны на прямой пробор ровно посредине; борода седая только по краям; лицо семитическое, несколько напоминает Менделеева. Благословляет их небольшой иконой; они неловко кланяются; прикладываются по очереди к иконе, на которой замерзли капли святой воды; священник что-то объясняет, потом подает икону женщине; мужчина открывает заднюю дверь «рено»; туда идет сначала рюкзак, потом она влезает внутрь, потом он, потом его палка, дверца с первого раза не захлопывается, глухо ударив о край его пальто. Иеромонах садится за руль, подбирая рясу; долго и громко разогревает мотор; слева под выхлопной трубой на снегу образуется пятно копоти. Настоятель скорым шагом идет к дому; автомобиль, попятившись и развернувшись, медленно отъезжает, волоча за собой облако белой с искрой пыли.

Сцена седьмая.

Воскресенье, сумерки

Узкая, но довольно поместительная кухня с большим окном точно такого же размера, что и в комнатах. Глубокий подоконник служит крышкой для посудного шкапа с дверцами. Пожелтевший кафель и кое-где выбитый доходит до высокого потолка. В правом дальнем углу дверь на черную лестницу, заставленная приземистым холодильником. У одной стены белая, сравнительно новая плита о четырех горелках; напротив старый концертный пианино, на котором навалены ноты, русско-английский словарь без корешка и несколько пузырьков с лекарствами. Посредине, ближе к окну, круглый стол на гнутых ножках и два стула. На одном сидит Любарский, Хилков на рояльном, Сороканич на подоконнике, образуя весьма тупоугольный треугольник, высота которого равна диаметру стола. На столе бутылка красного вина и два пустых бокала, третий, едва пригубленный, стоит на салфетке на крышке пианино. Разговор начался почти час тому назад, и по лицу Любарского видно, что он желал бы его поскорей закончить.

Любарский. …триста пятьдесят скважин по периметру.

Хилков. Когда это?

Любарский. Начали два с половиной года тому назад. Грех было не воспользоваться – у них там работы такой капитальности раз в поколение бывают.

Хилков. И долго они возились?

Любарский. Недавно кончили, да и то не совсем… довольно было времени, чтобы за сравнительно небольшое денежное вложение…

Сороканич (наливая ему и себе из бутылки, смеясь) …сделать довольно весомое, хоть и неприбыльное! Виват, господа! За наш конкордат!

Чокаются, пьют.

Хилков. Что же вы вложили, если не секрет?

Любарский (улыбаясь и закуривая). Разумеется, секрет.

Хилков. Вы обещали все разсказать.

Любарский. Всего не обещал, только то, что можно, и это уже рассказал. А впрочем… (поворачивается к Сороканичу) Боб?.. Можешь ты в общих чертах изложить матерьяльную часть? (Поворачивается снова к Хилкову.) Он и инженер, и физик, крупный специалист этого дела и всяких других, ему и карты в руки…

Сороканич (садится опять на подоконник). Домик, однако, отнюдь не карточный… Ну хо-рошо. Грубо говоря, мы пользуемся улучшенным птифуром, то есть Пи-Ти-Эй-Фор. Это пластифицированная взрывчатая смесь из следующих составляющих…

Любарский. В общих чертах, пожалуйста. Едва ли это может быть интересно неспециалисту.

Хилков. Нет, отчего же, мне именно интересно. Я даже запишу – можно?

Любарский. Пишите, если хотите, но будьте осторожны с записями этого рода.

Хилков достает блокнот и карандаш.

Хилков. Каков же состав этой смеси?

Сороканич. Ну-с, на девять десятых это циклотриметилен, то есть в сущности нитрамин; прочее нужно главным образом для пластификации, чтобы можно было придать заряду требуемую форму; затем диоктил адипат, полиизобутилен. Ну и разжиженное машинное масло. В видах крещенских морозов мы еще прибавили гликолевого этилена.

Хилков. Погодите, не поспеваю… я еще на диапате… Какой этилен?

Сороканич. А-ди-пат. Этиленгликоль. Это, собственно, антифриз, который у вас в радиаторе.

Хилков. У меня нет машины. Погодите (пишет) …да, продолжайте.

Сороканич. Да это почти все. Мы добились усиления детонационного давления на восемнадцать процентов по сравнению со стандартным за счет…

Любарский (строго). Это уже лишнее.

Хилков. Почему? Ну хорошо. Как эта штуковина выглядит?

Сороканич глядит на Любарскаго, тот прикусывает