Русская нарезка - Павел Кушнир

говорит ты к начальнику-то не пойдёшь завтра? Испугался! Я ему го­ворю я, говорю, не такой человек, как вы! А он говорит какой я человек? А я говорю вы сами знаете какой. Я вас не сужу вы себя сами знаете а я не сужу вы мне на фиг, так и сказала, на фиг не нужны. Он говорит ох теперь и за словами следишь- то! А я...» — тут вбегает невысокая крепкая чувиха моих лет: «Отпустили! Сразу отпустили!..» — и суетится вокруг бабки, не глядя на меня. Я иду на съяб.

Говорят, Обезьянов, играя эпизодическую роль в немец­ком мэшап-ремейке фильмов «Жюль и Джим» и «Землянич­ная поляна», увлёкся кислотой, настолько, что помимо пси­хики загубил зубную эмаль, и ушёл в протестантский мона­стырь. Отходя и восстанавливаясь душевно после безумных трипов и жестоких последующих угрызений поверхностной совести, он бродил по дому, курил траву и ел сочные, слад­кие пирожные, заляпывая любимые липкими книги пальца­ми. В спальне на полу его маленькая дочка Диана играла се­рыми Зайцами которые зачем-то гонялись друг за другом в ограниченном пространстве. При этом она хлёсткими хо­реическими двустишиями самозабвенно комментировала происходящее, не замечая отца, который, не решаясь войти в комнату и помешать девочке, глубоко воткнул в проёме, с пакетиком из-под пирожного и бутылочкой в повисшей дес­нице, левым плечом прислонясь к дверному косяку.

Шибко зайчик побежал,

А за ним бежит Хлорал!..

— декламировала Диана, выстукивая варварские дроби зажатыми в пухлых кулачках истрёпанными Зайцами по из­давна неубранному, всему в крошках и пепле, ковру Обезья- новской спальни. Олег прислушавшись уловил отголоски книги «От Двух До Пяти». Он спросил: а почему Хлорал? Он ждал любого ответа кроме который получил от дочери.

Она сказала: «А, это же принц с глазами мотылька, одно из имён которого — Хлорал, папа.» — и вернулась к Зайцам как бы то ни было, то есть, я хотел сказать, как ни в чём не бывало.

Египетская книга мёртвых оккультно рисует посмертные встречи души умершего с «богами» в образе тело человека голова животного о чём толкует и Серафим Роуз. В седьмой главе книги «Душа после смерти» он пишет: «Четыре свя­щенные обезьяны, богиня-бегемот, разные боги с головами собак, шакалов, обезьян, птиц и т.д.» не упоминая ни мо­тылька ни его вариации — червя. Полифоническая пурга не господствует в воздухе, скорее позёмкой стелется по асфаль­ту. У каждого мотылька много имён. Данте Габриэль Россет- ти пристрастился к Хлоралу ненароком. Тихо голубой хо­лодный мотылёк посетил его грязное изголовье. Другой сто­ял на глиняных ногах, бессмысленно не мигая фасеточными глазищами, похожими на две симметричные опухоли. К ним хотелось прикоснуться. Кристина протянула руку, чтобы включить свет; рука повисла на проводе, провод порвался. Затем, на 56-м году жизни, он обратил своё внимание на не­видимый мир и за последние 25 лет жизни создал огромное количество религиозных произведений, описывающих небо, ад, ангелов и духов — всё это на основании собственного опыта. Серое небо и в нём яростный полёт одинокого мок­рого голубя высоко над крышами Курска

Движение всем телом будто перекатываюсь по матрацу и в тот момент когда тело увлекается волей резко делаю встреч­ное движение пытаясь оказаться внизу с другого бока и уви­деть себя со стороны, сверху, и при малейшем несовпадении себя с контуром тела, потере чувства уверенности в том где сейчас каждая рука и нога, легко встать и открыть глаза! У меня получилось с первого раза. Я остался на матраце внизу. Поверь, телесные чувства, особенно зрение и целостное чув­ство куска действительности в пространстве и времени чуть до и после тебя, сильно проигрывают в теле. Новое зрение минут на десять всецело захватило меня. Ничуть не напряга­ясь я мог с нескольких метров рассматривать мельчайшие детали поверхностей, например пола или стен, как если бы я с трёх сантиметров в большую чистую лупу выфишкопучил- ся на них, причём внимание к частям даже не оттеняло вос­приятия целого. Я видел сразу всё, и это не было навязчи­вым, как гашишное всеслышание, или избыточным; это было так прекрасно! Тотчас Джазов, выпростав полый жгутик, сде­лал инъекцию мне в тело, чтобы я дольше спал. Ничуть не ощутив укола, я почувствовал перемену состояния сознания,

поскольку жгутики, усики, ложноножки, хоботки, клыч-

ки... арсенал внечеловеческой плоти... Я отвернулся в окно, и меня поразила красота внешнего мира в её зримой целостно­сти... он выступал с фасеточными глазами и рваной раной на спине... Мы должны гордиться и радоваться, что у нас одна личность, одно имя, одно лицо. Мы этим постоянством на­поминаем светлое всё светлое и сам свет. Уже в пурге, кото­рая ещё не ад, много имён, на то она, как известно, и поли­фоническая.

А если заглянуть дальше, увидишь буквально роение имён, и жужжащее роение каждого имени внутри себя.

— Срезать грибы, а не выкручивать! — откуда ни возь­мись подскочил ужасный уполномоченный Президента Рос­сийской Федерации по правам грибов... Молодой высокий белобрысый парень играл на саксофоне, седое обезьянопо­добное существо сидело за ударной установкой, ещё были басист и гитарист. Джазов освоил клавишные. Ему выкатили Steinway, углом к нему Джазов поставил синтезатор и играл попеременно на обеих, так сказать, клавиатурах, играл стоя, наклонившись, причмокивая от удовольствия и переминаясь с ноги на ногу, как кот. Джазов мял плечами, подёргивался и пританцовывал. Откровенный эротизм его кошкых жестов удивил меня, я с кривой ухмылкой смотрел как седой моты­лёк топчется в такт джазу...

Переверзева ушла на экзамены. Я остался один с девочка­ми. Потом пришёл Авдеев. Потом пришла Полина с зелё­ным длинным платьем на вешалке, искала куда повесить. Аня: «Мне мама говорит музыка это хобби. Я не люблю ин­ститут не люблю математику хотя я её понимаю но не люб­лю. Мы учимся на бухгалтера. Если хорошо устроиться то это кусок хлеба. Кусок хлеба. Главбух в строительной фирме получает шестьдесят тысяч. Интересно а сколько зарабатыва­ет Джазов?» — я встрепенулся сознав что теперь под видом музыканта поркый мотылёк навязал своё существование це­лой куче жбышных. Джазов был посредственным ипостас- цем, но блестящим аватарником, ему всегда удавалось удачно протащить себя в мир, но толком явить своё рыло людям он так и не сумел.

Полина с презрительным интересом слушала наш разго­вор с Аней. На ней бежевые джинсы, тёмная простая коф­точка. Мне нравится её одежда, интонации её голоса. Со взрослыми надо говорить на их темы. Со взрослыми надо говорить о деньгах, о любви. Я радуюсь глухому увлечённо­му и мутному оживлению в глазах и рыле каждого в Курске взрослого с кем перехожу