«Я собираю мгновения». Актёр Геннадий Бортников - Наталия Сидоровна Слюсарева

начинают мелькать, подмигивать светящимися глазами, возникает какое-то мистическое движение. Из мрака возникает одиноко-статичная фигура Плятта. В тревожных аккордах вдруг начинает отчетливо звучать тема «Вражды» великого С. Прокофьева из «Ромео и Джульетты». На верхней дорожке у самых фонарей мы видим стремительно летящую фигуру. Молодой человек как бы врывается в этот спящий театр, стремясь нарушить его усталый покой. Вот он бежит вниз по этим шатким театральным лестницам и почти вплотную, лицо в лицо, останавливается возле одиноко стоящего человека.

Отец и Сын – они пристально смотрят друг другу в глаза, мучительно пытаясь понять, что ждет каждого из них в этом призрачном и великом мире театра.

Мне нравилось играть с Пляттом. Он играл здесь жестко и конкретно. В нашем дуэте я приятно ощущал те знаменитые «петельку и крючочек», которыми так гордились старики Малого театра. А знаменитая пляттовская реплика в этой роли «Сейчас пойду по диагонали!» – предполагала веселую импровизацию и актерское баловство, что настораживало, но, в конечном счете, радовало режиссера Ирину Сергеевну Вульф.

В середине спектакля у меня был огромный монолог, как говорится, испытание на мастерство. Когда мой герой Эраст Небогатов, оставшись один на сцене, размышлял о верности и предательстве, о чести и мелочности поступков, о добре и любви. Это был финал акта и в зале всегда звучали аплодисменты, подкрепляемые криками «браво!» моих почитателей.

Когда закрывался занавес, коллеги шутили, что я мог бы, как в старом театре, по нескольку раз выползать перед занавесом на поклоны.

Был в спектакле и вставной номер – фрагмент из пьесы Б. Брехта «Галилео Галилей», который И. С. Вульф поручила режиссировать мне. Это был первый постановочный опыт для моих дальнейших режиссерских экспериментов, поддержанных Ириной Сергеевной.

Спектакль вызвал огромный интерес у публики. Об этом подробно пишет в своей книге и А. Штейн. Но интерес к спектаклю проявляли и руководители Главка и Министерства культуры. Им все казалось, что чего-то они «не доглядели». Руководству театра периодически предлагали смягчить «акценты». На каких-то министерских коллегиях ставился вопрос о снятии спектакля с репертуара. Мстили за дерзость. Мстили за успех. К счастью, несколько сезонов спектакль жил своей яркой насыщенной жизнью.

«Мадам режиссер»

В первые годы работы в театре мне удалось увидеть совершенно разные по качеству драматургии и режиссерским решениям спектакли Анисимовой-Вульф. Это впервые открытая московской публике драматургия Т. Уильямса, с пьесой «Орфей спускается в ад», «Нора» Г. Ибсена, «Ленинградский проспект» И. Штока, «Вешние воды» И. Тургенева. И в каждом из спектаклей господа актеры блистали новым гранями своего таланта.

Блистательно был поставлен в 1964 году Ириной Сергеевной спектакль «Дядюшкин сон» Достоевского в ярком оформлении А. Васильева с Раневской в роли Марии Александровны Москалевой (позднее эту роль играла В. П. Марецкая), с Талызиной в роли Зинаиды и неистовой Серафимой Бирман в роли Карпухиной. Шикарно играли в этом спектакле и мужчины: К. Михайлов в роли князя К. и Вадим Бероев – Мозгляков. В «Дядюшкином сне» я играл роль уездного учителя Васи, возлюбленного Зинаиды – с большим монологом в середине спектакля. У меня была счастливая возможность до своей сцены тихо пристроиться на галерке и наблюдать за игрой моих партнеров, чувствовать удивительную энергетику, объединявшую сцену с огромным зрительным залом.

Позволю себе несколько сместить рамки времени и перенестись в конец 90-х годов в Кострому. В этом городе в суете торжеств, проводившихся по случаю Царственной Династии России, мы встретились с драматургом В. С. Розовым. Мы давно не виделись и были искренне рады этой встрече. Договорились, что возвращаться в Москву непременно будем вместе. Так и случилось. Мы ехали в одной машине, путь от Костромы до Москвы немалый и времени для беседы было предостаточно.

Розов прекрасный рассказчик и всегда поражал меня меткостью характеристик, облаченных в мудрую лаконичную форму. Говорили о последних театральных премьерах и режиссуре. Розов посетовал, что нынешние актеры зачастую растаскивают свой талант в угоду сиюминутной известности и достатку. Мелькают на телевидении, тиражируют себя в кино… «Растаскивают славу Артиста – достояние российского театра».

В наших встречах с Розовым на творческих вечерах, в поездках в его родную Кострому, в беседах о сегодняшних сиюминутных впечатлениях мы всегда возвращались к светлым, радостным и дорогим мгновениям общения с Ириной Сергеевной – женщиной, в облике и повадках которой драматург увидел то благородное, достойное, что нельзя приобрести просто воспитанием в первом и даже втором поколениях. Здесь чувствовалась порода. А художнический талант ее зримо воплощался в ее лучших спектаклях.

В постановочной группе Ирины Сергеевны никогда не было случайных лиц. Художник спектакля, композитор, художник по свету были объединены единой задачей, работали слаженно, помогая актерскому ансамблю, а не сбивая, не шокируя. Так оформление спектакля «В дороге», предложенное А. Васильевым, для того времени было, по-своему, новаторским и обживалось актерами органично и с достаточным комфортом.

В пол сцены был вмонтирован движущийся эскалатор, который помогал мне и моей партнерше, оказываясь на нем, создавать иллюзию движения, быстрого бега, что вызывало восторженный отклик в зрительном зале. Наиболее эффектными постановочными точками спектакля были две сцены. Движение моего героя по стреле башенного крана под самым «куполом», и сцена плавки металла в доменном цеху. Когда после реплики моего героя «пробить летку!», по всему пространству сцены начинал мощным ручьем литься ослепительный жидкий металл, этот момент всегда сопровождали восторженные овации переполненного зала! От драматически возвышенного монолога героя, как бы парящего в ночном небе или бегущего и прыгающего в быстро движущийся поезд, до ослепительно эффектной сцены плавки металла. Вот вам, господа-критики, и дамская режиссура!

Большим событием 1965 года была поездка нашего театра в Париж на фестиваль «Театра Наций». Как и я, впервые выехал за рубеж мой герой – Володя Федоров из пьесы В. Розова «В дороге». Во Франции никто не ожидал, что Советский Союз может показать спектакль, в котором нет ни лозунгов, ни восхвалений нашего образа жизни, а есть какой-то странный герой, парень с «диссидентским» мышлением, отрицающий действительность вокруг себя.

Множество эпизодов спектакля решалось на быстро двигающихся площадках, поставленных на колесики-шарниры, что с восторгом впоследствии отметила французская пресса, написав: «Русские колесики в Париже завертелись…». Восхищались новизной и постановочной изобретательностью режиссуры «Мадам И. Анисимовой-Вульф». Волновался я, конечно, чрезвычайно. Но опасения, что пьесу не примут, были напрасными. Парижане полюбили моего героя. На мои спектакли тогда пришел весь бомонд. Меня похлопывал по плечу Ив Монтан, подходили Симона Синьоре, Даниель Даррье. После спектаклей с французскими звездами кино и театра мы встречались на фуршетах и на приемах в посольстве. А с Аленом Делоном как-то посидели наедине в ресторанчике «Бильбоке».

Мне довелось видеть Ирину Сергеевну на репетициях, в общении с коллегами в минуты отдыха, в гастрольных поездках. Всегда ее отличало изысканное поведение, доброжелательное внимание к окружающим. В текучей театральной суете я никогда не видел ее в праздной болтовне, в вальяжном расслаблении в буфете, в стихийно вспыхивающих и бесплодно потухающих спорах, которой подвержены многие деятели театра. Теперь я понимаю, сколько мучительных ударов принимала на себя ее благородная сдержанность. Человек с высочайшей нервной организацией и культурой, она стоически отражала житейские удары, не обнажая перед праздной публикой свойственных творческой личности эмоций: раздражения, гнева, усталости или отчаяния. Все это перемалывалось внутри и ложилось в фундамент ее неповторимой индивидуальности. Театр, его актеры, люди искусства, Завадский, режиссерский курс в ГИТИСЕ и ученики, наконец, дом, семья, дорогие сердцу люди. Все это – Ирина Сергеевна. Это составляло главную и, пожалуй, единственную заботу, радость и боль ее жизни.

…Машина подъезжала к Москве. Дорога нас немного притомила. Мы молчали, поглядывая в окна машины. Вдруг Розов встрепенулся и, обращаясь ко мне, заговорил: «Гена, а как же симпатично Ирина Сергеевна решила сцену «плавки металла». Я боялся, что она вообще исключит эту сцену. Умница! Я, чтобы написать этот эпизод, ездил на завод, изучал, как пробивают летку, чтобы металл хлынул в нужном направлении, как строят специальные борозды из песка… Говорил с металлургами. А она взяла и поставила! И как! Удивительная женщина!»

Мудрый Завадский понимал,