«Я собираю мгновения». Актёр Геннадий Бортников - Наталия Сидоровна Слюсарева

Белов, принявший деятельное участие в постановке отдельных сцен. С энтузиазмом подключились прекрасные актеры – Нина Дробышева, Маргарита Терехова, целый ансамбль актеров молодого и старшего поколения. Спектакль «Глазами клоуна» стал моим дебютом в нескольких лицах. Кроме режиссуры, актерской работы, художественное оформление спектакля также было на мне. В театре шутили: «Бортников в четырех лицах».

Завадский, который сам прекрасно рисовал, – за репетицию режиссер мог сделать до сотни рисунков – первый предложил мне быть художником будущего спектакля. Когда ставили в театре «Глазами клоуна» он сказал: «А почему же Бортникову видеть мир чужими глазами? Он – клоун. Пусть он видит мир глазами художника и клоуна».

В подготовительный период работы над спектаклем Ирина Сергеевна не только не сдерживала мою «буйную» художническую фантазию, а наоборот, всячески поддерживала мои довольно рискованные эксперименты, а порой аргументированно отстаивала их, вступая в резкие споры с главным художником театра А. Васильевым, который, кстати, впоследствии смирился и полностью принял сценографию спектакля. И опять-таки все эксперименты и технические новации ни в коей мере не затмевали главного – личности актера. Ирина Сергеевна помогла мне собрать воедино все, чем я нагрузил своего героя: и монологи, и пантомиму, и песенки-зонги, и цирковые номера.

В 1968 году мы подошли к премьере. В спектакле было много оригинальной музыки, которую написал по моей просьбе Юрий Саульский. Стихи для зонгов писал Григорий Поженян. Я свел двух этих замечательных людей. Поначалу мы собирались в Союзе композиторов по ночам. Был какой-то зал, в нем – рояль. Поженян просил меня: «Дай тему: что хочет твой герой в данный момент? Что у него в душе?» Я предлагал темы, наговаривая свои внутренние монологи, Поженян фиксировал поэтические образы на бумаге, а Саульский подбегал к роялю, подбирал мелодию. Так родилась музыка, которая стала частью большого драматического спектакля «Глазами клоуна».

Спектакль получился объемный. Премьера прошла очень эмоционально. Ажиотаж был огромный. Андрюша Миронов поведал мне, что когда он пробирался на сдачу спектакля, то толпа у входа оборвала все пуговицы на его пиджаке. В тот вечер на представлении перебывала вся московская литературная элита – Андрей Вознесенский, Бэлла Ахмадулина и многие другие. В Москве в библиотеках все тотчас стали брать книги Белля. Тем, кто побывал на спектакле, хотелось глубже проникнуть в произведение, а те, кто жаждали, но не попали в театр, бросились читать роман.

Генрих Белль тогда еще не был лауреатом Нобелевской премии. В те годы его стали осторожно принимать у нас, потому что он уже стал открыто высказываться в защиту диссидентов, но его популярность была очень велика, его книги широко издавались. И вот в очередной раз он приехал в Москву, и захотел прежде всего посмотреть спектакль. Ему сразу предложили обширную туристическую программу с посещением исторических достопримечательностей, тур на теплоходе по Волге, но он решительно возразил: «Нет, нет, первое, что я хочу – это увидеть «Глазами клоуна».

Тот мартовский памятный вечер 1970 года я никогда не забуду. Это был конечно триумф, потому что публика узнала, что Белль в театре. Зрители его буквально атаковали, и, можно сказать, что премьера прошла как художественный митинг – с цветами, с криками «Браво!», с восторженными рукопожатиями. Он дал высокую оценку нашему спектаклю, отметив при этом, что постановщику и актерам удалось в полной мере передать полифонию его произведения. Пошутил также, что русские читатели, увидев спектакль, начнут энергичнее раскупать его книги. На самом деле так и произошло. После представления мы еще долго оставались в театре. С Беллем были все его переводчики. Местком выделил какие-то деньги на пиво. Считалось, раз приехал немец, ему надо обязательно в кружке пиво подавать. Нет, мы с ним выпили русской водочки, разговорились, было руководство, все наши актеры. Он всех очаровал своей простотой, своим каким-то ироничным, но в то же время грустным взглядом на жизнь. Вот так завязалась наша дружба.

Белль еще не раз приезжал в Москву, побывал с супругой и на спектакле «Петербургские сновидения». Тогда он признался, что его герои тоже вышли из Достоевского, он был почитателем творчества Достоевского с юности. Он сказал: «Бортников проложил мостик от Достоевского к моим героям». Так получилось, что я репетировал «Глазами клоуна», а у Завадского в плане уже стояли «Петербургские сновидения». Он очень волновался, не собьет ли меня эта роль в работе над Раскольниковым.

Спектакль «Глазами клоуна» я играл в течение двадцати лет, и это уникальный случай для пьесы на современную тему. Цифра, которая перевалила за четыреста представлений, говорит сама за себя о востребованности ее у зрителя. В спектакле звучали темы честности, гласности – то, о чем у нас тогда только думали про себя, на сцене мой герой произносил вслух. Спектакль играли не слишком часто – он был под гласным или негласным надзором. В особо торжественные официальные праздники, юбилеи съездов в репертуар его не ставили, но так как он всегда восторженно принимался публикой, его нельзя было окончательно убрать из репертуара. Он стал легендарным.

За эти годы сменилось пять исполнительниц роли Марии, первой была Маргарита Терехова.

Фонограмму к спектаклю «Глазами клоуна» записывала группа ВИА–66 под управлением Юрия Саульского. Под записанную музыкальную фонограмму я в спектакле в микрофон пел сам. Однажды во время исполнения одной из песен в ритме шейк микрофон отказал. Я покрутил его в руках, а потом отбросил и, выйдя на авансцену, спел без микрофона. Уже не знаю, чему публика аплодировала больше – тому, что пел хорошо, или что пел без микрофона. Эту случайность я закрепил и стал использовать на каждом спектакле, всякий раз делая вид, что микрофон отказал. Много позже французский певец и актёр Шарль Азнавур использовал этот приём в своих концертах. Чем чёрт не шутит, может быть, во время приезда в Москву он и побывал на спектакле «Глазами клоуна».

С Достоевским

Город, район, твой двор – все участвует в воспитании, остается с тобой навсегда. Те места в Москве, где я жил в детстве – на Площади Коммуны – все это были памятные места Достоевского. И даже мой маршрут в школу ежедневно проходил мимо квартиры-музея Достоевского, расположенного на улице Божедомка, переименованной позже в улицу Достоевского. Все вокруг было неухоженным. Школьником, мальчишкой я подолгу бродил по этим дворам, закоулкам, олицетворяющим для меня его таинственный мир. И сам памятник Достоевскому во дворе Мариинской больницы казался мне мрачным и страшным. Случайно ли, что уже в двенадцать – четырнадцать лет я по своей инициативе взял в руки книги Достоевского и стал его читать. Ретроспективно оглядываясь назад, я понимаю, что тот арсенал ролей Достоевского, который я сыграл, был предначертан мне Богом. Но осознание мира Достоевского родилось не сразу.

Мне довелось сыграть пять ролей по Достоевскому, в общем, это редкий случай. Я чуть ли ни лидер по ролям в произведениях Федора Михайловича. Одна статья в «Московском комсомольце» так была и озаглавлена: «Линия Достоевского – линия его судьбы». В 1968 году на телевидении режиссером Б. Голубовским был снят телевизионный спектакль по повести Достоевского «Слабое сердце». Герой, которого я играл – странный человечек, застенчивый, скромный, можно сказать, «из гоголевской шинели». В театре Моссовета в спектакле «Дядюшкин сон» я выходил в роли бедного учителя Васи. Далее, Раскольников – грандиозная работа Завадского, его «лебединая песня», в этом спектакле была занята вся наша труппа.

В работе над «Петербургскими сновидениями» Юрий Александрович отказался брать старую инсценировку, он хотел, чтобы все создавалось по ходу спектакля, вытекало из современного состояния актера и зрителя. Он даже придумал необычный жанр спектакля – «трагипророческий балаган». Когда это дошло до Е. А. Фурцевой, тогдашнего министра культуры, она тут же послала кого-то в театр проверить, что там творит этот великий старец: «Нам только балагана не хватает в Театре имени Моссовета».

Наконец, выстраданный им по-своему, Достоевский был представлен зрителю. После первых спектаклей я возненавидел Достоевского. Скорее не Достоевского, а мое столкновение с ним. Я сочувствую себе: я, современный человек, должен погружаться в мир Достоевского,