Город звериного стиля - Ольга Сергеевна Апреликова

– Погодите! Люди! Мы заблудились! – заорал изо всех сил Мур, напяливая рюкзак, и ринулся в лаз за Галькой.

Галька ойкнула и куда-то свалилась – свет стал ярче. Но он удалялся, светило из-за куска скалы, в распор стоящего между другими. Самого огонька видно не было. А Галька барахталась на усыпанном мелкими камешками полу корявого маленького грота.

Мур выбрался из лаза, вскочил, помог Гальке встать, схватил за мокрую, скользкую от глины ладошку и потащил за светом.

– Да погодите же!

Свет удалялся. Почему они не слышат? Ну да ладно, сейчас… Вот сейчас… Догоним. А странный свет, теплый, а не электрический… От свечки, что ли? Да кто тут ходит нынче со свечками? Хотя нет, есть вроде вечерняя экскурсия нервы пощекотать, как в старое время, то ли со свечками, то ли с факелами…

Мур споткнулся и упал, сильно ударившись коленкой. Вскочил, потер ее, похромал дальше:

– Стойте, кто там! Подождите!

Черт, а вдруг это аудиоэкскурсия, со зловещими рассказами и музыкой в наушниках, тогда им ори – не ори, бесполезно. Но проводник ведь должен быть с ними? Или проводник тоже в наушниках?

Он оглянулся к Гальке:

– Ты как?

– Норм, побежали скорей!

Свет опять повернул за скалу. Мур нашарил телефон, скорей включил, чтобы не переломать ноги – отблеск свечки не стало видно. За поворотом прямо под ногами уходила в черную пустоту дыра сифона. Примерно в метре внизу мелкой рябью пошла вода и снова замерла.

– Осторожно, Галь. Спокойно, не спеши. Я посвечу. По краешку. Шажок за шажком. Давай, я первый. Держись за руку.

Кромки как раз хватило, чтобы обойти сифон, прижимаясь спиной к карстово-глинистой стенке. Из-под подошв обрывались камешки, и вода гулко булькала, отзываясь эхом. Вот разбудят кого-то на дне сифона эти камешки…

– Куда теперь? – Галька крепче вцепилась в руку.

– А вон, – Мур выключил фонарик. Света от экрана хватает, а батарею надо беречь. И видно золотистый отсвет свечки. – Видишь? Не бойся. Я читал у них на сайте про экскурсии во времена Ермака, с факелами, что ли, или с блендочками[27]. Догоним.

Хотя от факела света было бы больше. И почему так трудно идти, если они догоняют экскурсию? Тропы-то нет, камни, глыбы, щебень, глина… По стенам влага мутная, растворяя гипсы, течет… Плита, громадная, косо лежит на расколотых глыбах, над ней чернота, света экрана не хватает пробить… Некогда; скорей, скорей! Вон стенка впереди засверкала от света свечки кружевами инея, на миг стало светлее – и опять свернули, так Мур ни саму свечку не увидел, ни тех, кто ее несет. Мур посветил вперед – длинный глинистый язык сползал из широкой щели. Из глины торчали грязные камни. Надо взбираться. Галька поскользнулась на мокрой глине, он успел подхватить, удержал. У нее и так нога ломаная болит, наверное.

– Когда гипс-то сняли?

– Две недели назад. Велели разрабатывать.

– Похоже, ты с этим перестаралась!

Дальше пришлось взбираться на четвереньках, цепляясь за торчащие из глины валуны. Потом ползком, на животе, в щель, откуда слабо светило. Мур полез туда первым, толкая рюкзак перед собой, чтоб пролезть и ни за что не зацепиться. В щели, задев камень лопатками, разом ощутил миллионы тонн над собой. Так, не визжать. Девчонка рядом. Галька ледяными, костлявыми, как у скелета, пальцами вцепилась в правую щиколотку, и правой ногой отталкиваться было нельзя. Она молодец. Пыхтела, чуть слышно поскуливала, не отпускалась. Тащить не надо было, хорошо ползла сама. Храбрая. Он полз и полз, вслепую обшаривая грунт перед собой. Ледяная глина, камешки, сор какой-то вроде сухой травы… Свет впереди то ли мерцал, то ли казался. Наконец рюкзак перед ним соскользнул вниз – едва удержал. Сам весь в глине, скользко вывалился на сухое, опять ударился коленкой. Тело стало какое-то тяжелое. Все болело. Он встал, поймал скользкую от глины, как ящерица, выскальзывающую из рук Гальку, чтобы не ушиблась, прижал к себе:

– Какая же ты молодец!

Вытащил телефон, посветил вокруг, сколько хватало света от экрана на экономрежиме: глыбы нависали со свода острыми зубами. Казалось, они держатся на честном слове.

«Пещерам хорошо без нас, – подумал Мур. – Мы тут лишние. С другой стороны, пещера сама себя не увидит…»

Галька немного пришла в себя.

– Под ноги свети лучше… Ой, Мурчисон, рыба!

– Рыба?

На замытом куске гипса лежал рыбий скелет. Будто кто-то съел и положил. А вот подальше, на гладком языке глины, еще один… Мур сделал свет поярче: дальше под скальную стенку вдоль всего узкого, еле протиснуться, прохода, уходил край подземного озера. Это, что, рыбы сами приплыли? Если пещера какими-то глубокими норами сообщается с Сылвой, то, когда в половодье вода поднимается, дура рыба вполне могла заблудиться во мраке… Вот и осталась тут навсегда. Накатила жуть, и он изо всех сил заорал вслед тающему далеко-далеко отблеску:

– Люди! Да стойте же!

Свет вроде замер. Вдоль уреза воды, бочком, они долго протискивались по наклонной щели. Зато немного счистили с себя глину. Галька в одном месте, где надо было наклониться и пролезть под камнем, застрявшим между стенками, охнула, когда Мур отпустил ее руку, но совладала с собой, не разревелась. Пробралась и снова вцепилась. Рука маленько дрожала.

Они выползли наконец в грот, облитый белым, как молоко, льдом. Сбоку одной стеной спускался бугристый ледяной водопад.

– Тут кто-то есть, – низко сказала Галька. – Тетя, вы кто?

Мур посветил – свет от экрана телефона дрожал и дробился. Казалось, в толще льда водопада кто-то стоит… Ой. И правда стоит. Мутный силуэт с белыми глазами. Вон, смотрит… Тьфу. Просто их отражение… И до чего же холодно!

– Это мы отражаемся.

– Нет, – Галька помахала рукой. Во льду ничего не шевельнулось. – Видишь? Это не мы.

– Значит, подо льдом камешки застыли, взвесь гипсовая… – он посветил поближе: правда похоже на вмерзшую в лед девку с белыми дырками глаз. – Нет никого.

– Лучше бы был, – шмыгнула Галька и безнадежно позвала: – Люди, ау… Мурчисон, чего мы их никак не догоним?

– Ползем медленно… Не реви. Если лед, значит, выход близко, – подбодрил Мур. – Это воздух снаружи так конденсируется и замерзает…

– А где свет?

– Вон… Ох, как они туда вцарапались?

Отблеск дрожал в ледяной дыре над столбами и натеками водопада, метрах в двух от пола. Даже если допрыгнешь – скользко. И дыра маленькая, разве что кошка пролезет. Мур пошарил вокруг – должен же быть обход? Лед-то нетронутый? И почти сразу нашел шкуродер, пологий, длинный, узкий, как печная труба, но наверху мерцал свет.

– Лезь, – пропустил он Гальку вперед. – Если что, не бойся, вставай мне на плечи. Цепляйся за все, что угодно. Ты легкая и сильная, ты вытащишь себя, не бойся. Они пролезли, и ты пролезешь.

Он подсадил ее, подтолкнул вперед, в самом деле подставил плечо под измазанный в глине ботинок. Галька пыхтела вверху, шуршала, цеплялась, шкрябалась, вкручивалась. Муру на голову мокрой, тяжелой от глины лягухой упала ее шапка. Когда ботинок Гальки сначала перестал давить, а там и вовсе оторвался, Мур наклонился, нашарил ее шапку, затолкал в рюкзак, потом снял на всякий случай куртку – вон, даже Гальке тесно – свернул грязью внутрь и тоже затолкал в рюкзак. Отстегнул одну лямку рюкзака, привязал повыше колена покрепче, чтобы свисал вниз и не мешал упираться подошвой; вдохнул поглубже, выдохнул и полез в каменную жуткую трубу.

Про шкуродеры чего он только не наслушался в клубе. Мол, что даже бывалые застревают и истерят. А надо дышать спокойно, только не полной грудью, и тихонечко вцарапываться… Можно упираться спиной и руками немножко в распор, чтобы не сползать вниз… Эта дыра тысячи лет тут, чего бы ей сжиматься… Камень не сжимается. А вот если вся плита стронется… Не думать про это. Не сметь. Он неловко подвернул руку и на миг замер, не зная, как вытащить. В ушах застучала кровь. И света вверху не видно, все Галька перекрывает… Галька… Галька – это маленький камешек, гладкий, окатанный. Вполне подземное имя… Рука застряла. Пульс стал отдаваться через камень обратно. Перехватило дыхание, и ужас пополз снизу