Город звериного стиля - Ольга Сергеевна Апреликова

прошить в нем новые настройки на все хорошее, а не на «работные дома». Пропатчить. Хотя, впрочем, попытки таких прошивок каждым новым поколением прописаны, наверное, в самом исходном коде людей… Да что ж такое! Просто болезнь сознания какая-то. Порча. Будто какая-то злая сила сидит на плечах и прямо в мозг эти унылые мысли впрыскивает. Егоша, чтоб тебя, отвали!

Мур на миг сильно зажмурился, потом жадно распахнул глаза, желая увидеть мир по-новому: этот детский фокус обычно помогал прогнать мысли о плохом. Снегопад снаружи вроде бы редел. Мелькали столбы, угадывался лес за стеной снега. Промелькнул шедший навстречу снегоочиститель, залепленный снегом по самую крышу. Что с таким Егоша может сделать? Вон снегомет какой, на двадцать метров вбок, как белое крыло. Мир вполне исправен.

Бессмертия нет, так что теперь, выкинуть жизнь в мусор? Ну уж нет. Она одна. Прожить надо как можно дольше. Потому что интересно. И так жить недолго, в лучшем случае плюс-минус сто лет, если с медициной повезет. Правда, он читал, что его ровесникам и тем, кто младше, может повезти дожить до ста двадцати. Здорово бы было. Главное, из ума не выжить.

Девчонка в белой шапке уткнулась в телефон и стала обычной. Мур тоже проверил сеть – Долька что-то не пишет. Гальку отправили в ортопедический санаторий, дома тихо стало, значит, Долька спит, скорее всего. Поправляется. Как бы ее поддержать? Помочь. Экзамены-то ей, наверное, не отменят. Их сначала надо сдать, а уж потом мечтать о Москве или куда она там захочет…

Мур достал подсунутый дедом вузовский учебник по географии Урала. Все пробники он решал уже на сто из ста, но в удачу не верил, и от экзаменационных бланков его мутило. С трусостью перед экзаменами помогали справляться только учебники. Поезд шел себе и шел, никуда не торопясь, точно по расписанию, станция за станцией. В мире вроде был порядок. Поезда ходят, школьников ждут экзамены… И тут он понял, что больше чем на полчаса забыл о Егоше. Неужели оставила в покое, мол, все равно никуда не денется?

В дальнюю дверь вагона вошли контролеры. Народ закопошился, доставая билеты или открывая их на телефонах. Мур достал свой, предъявил. Девчонка тоже закопошилась по карманам куртки, потом проверила рюкзак. Замерла. Зачем-то посмотрела в шапке. Контролеры, дядечки в черно-красной форме, каждый под сто двадцать килограмм, двигались с концов вагона – и девчонка находилась ровно на середине. Там великаны и сошлись, встали над ней, как две горы. Девчонка еще раз порылась по карманам. Мур думал, заревет – но она молчала. Только как-то беспомощно показала контролерам пустые ладошки. Те стали требовать оплату – она опять показала ладошки.

– Высадить права не имеем, – загудел контролер потолще. – Поедешь с нами до конечной, сдадим в Дистанцию, пусть родители приезжают и оплачивают проезд и штраф.

Девчонка молчала. Змейка косички ее тряслась, телефон в разноцветном чехле упал на грязный пол. Мур схватил рюкзак и учебник, подошел:

– Не надо, погодите, я оплачу!

– На каком основании, молодой человек?

– Соседка по даче, – соврал Мур. – Картой можно?

Через минуту все кончилось. Контролеры двинулись в другой вагон. Пассажиры косились на Мура и усмехались. Ну и фиг с ними. Белый листочек билета дрожал у девчонки в руке. Надо успокоить. Мур сел рядом, подобрал с пола ее телефон – и заметил на полу под лавкой точно такой же белый, со штрихкодом, прилипший к мокрому билетик. Трогать не стал, грязно – скорей всего, просто уронила. Но это уже не важно. Он обтер телефон об джинсы, сунул девочке:

– Да все, успокойся уже. Они ушли.

Она, разок промахнувшись, сунула телефон в карман. Спрятала билет. И вдруг уткнулась в Мура, вцепившись в рукав, и заревела. Навзрыд.

– Напугали девочку, ироды, – проворчала бабулька сзади.

– Так сама виновата, – отозвалась серая тетка через проход.

– На-ко, углан[23], – мужик в спецовке вынул из-за пазухи желтую бумажку с цифрами и буквами «Работ… вахт…», достал оттуда и сунул Муру рублей двести: – Я б выручил дитё, да не сообразил! Не соображаю, слышь, быстро-те, мозгу-ту пропил! Возьми хучь себе, хучь малой шоколадку купи! А то небаско так-то!

– Спасибо, – Мур взял купюры, запихнул в карман девчонки.

Та все ревела, прячась ему в плечо. Домашняя девочка, нежная, иначе б не испугалась до слез. Куда ее несет одну-то? Суббота же, утро – школа; она в школе должна быть? Поезд мчался через словно бы замерший снегопад. Мир был равнодушен, как всегда. Случился же с ними такой… Как жить-то с такой кучей отягощений? Но то, что девчонка, да еще настолько младше, прижималась к боку, наполняло новой волей.

4

На очередной станции она привстала было выйти, но Мур буркнул:

– Сиди.

И она послушалась. За окном проплыла вывеска станции: «Ергач». Мур передернулся. Потом простучал под колесами мостик через невидимую под снегом речку Бабку. Девочка, иногда шмыгая, так и сидела всю дорогу до Кунгура, прижавшись к Муру, будто знала его давным-давно. Молчала. Но не расспрашивать же ее на глазах у всех. Маленькая, растрепанная. Ресницы длинные – как раз снежинки ловить. Он тоже словно был всю жизнь с ней знаком. Где ж он видел такие серые, совсем светлые глаза? А, у Дольки такие же, но она их стесняется, за линзами прячет. Да и, правда, у Дольки глаза теперь выболевшие, холодные, как ледышки. А у этой – мокрые, детские.

– Куда тебе надо?

Пожала плечами.

– Ты из дома удрала, что ли?

Опять пожала плечами. Отпускать нельзя никуда. Мур и не отпускал:

– Будешь со мной. Сначала по делам, а потом решим.

А что решим, он и сам не знал. Ладно, разговорится же она. И он, наверное, сделает все, что она попросит. Но не так, как для Дольки – чтоб ладить и чтоб дала поцеловать. А чтоб помочь. Эта же маленькая совсем.

В Кунгуре снег валил еще гуще, чем в городе, никакой Егоши за пять шагов не разглядишь. Но чувство, что она неподалеку, стало острее. Поезд больше не защищал Мура всем своим железом и электрическими цепями. И вообще тут, в крохотном городке, нынешний век опять стушевался, отступил, как незваный гость. Одноэтажный лабиринт подслеповатых домиков с дворами и гаражами, глухая тишина, изредка проезжающие внедорожники и грузовики, еще реже бредущие сквозь метель пешеходы. С девчонкой за руку – вцепилась, как маленькая, временами поскальзывалась и вообще что-то прихрамывала – Мур по навигатору заранее добрался до адреса, впрочем, он тут с дедом уже пару раз был. И никого случайного, даже если это похожие на снежинок девочки, водить сюда, естественно, было нельзя. Он, головы не повернув, прошел мимо нужного дома:

– Веришь мне? Тогда слушайся.

Она кивнула. На другой стороне улицы, неподалеку от багрово-красного, как борщ, кирпичного собора с колокольней, была сувенирная лавка, и он завел ее туда и велел:

– Вот побудь тут, посмотри пока камни и всякое вон красивое. Никуда не уходи. Минут через пятнадцать я вернусь. Искать тебя, если уйдешь, не буду. Поняла?

Она кивнула. Глаза наполнились слезами. Да что ж это такое!

– Не вздумай реветь.

На самом деле, конечно, искать стал бы. Обегал бы все. Но зачем сложности?

– Даже выходить отсюда не смей. Поняла?

У собора Мур видел паломнический микроавтобус, заметно ошалелый, что удалось прорваться сквозь мартовскую метель. Но в лавке народу было немного. Тетеньки в платках и юбках в пол перебирали магниты, простенькую галтовку, фигурки из селенита, подсвечники непонятно из чего, зеленые брошки из якобы малахита, подвески из латуни, статуэтки, отлитые из полимера в Китае и раскрашенные под камень, нитки бус. От вида шкатулок из змеевика, на крышки которых присобачили картинки из детских книжек по сказам Бажова, его чуть не вывернуло. Пожалуй, с «посмотри красивое» он поторопился. Настоящие уральские камни в углу за спиной продавца – розовый орлец, пейзажную башкирскую яшму, пестрый змеевик – тетеньки словно не видели, будто настоящего в их мире не было никогда и теперь они не могли его узнать.

Дедова работа тут не продается, конечно. Более того, за одну подвеску дедовой работы тут весь прилавок можно купить – да только к чему этот мусор. Девчонка смотрела на теток и дребедень