Путь к вершинам - Геннадий Петрович Исаков

над персами. Но тот, согласно энциклопедии, носил имя Феденикс. Похоже, Фидиппид тоже родом из Эллады. Есть законное основание со вкусом порассуждать об эллинских заповедях и обычаях, подразумевая, что тебе они близки и понятны…

Но в общем он остался прежним. Не любит фантастику, после прочтения ее снова кажется себе маленьким, жалким и не хочет соглашаться с этим несправедливым ощущением. Как мальчик обожает цитаты, афоризмы и максимы. Пользуется такси только при крайней необходимости, а ради шику — никогда. Копейку бережет, но в компаниях не жмотится (фанатиком бега он не стал и не отказывает себе в простых житейских радостях). Пуще всего терпеть не может, когда через него передают мелочь на билеты в автобусе, и если недоля притиснет его к кассе, ужасно страдает, видя в обращенных к нему просьбах какое-то неуважение.

— Возрасту своему не приличишь, — поначалу осудила его жена, сбитая с толку пробудившейся в нем спортивностью. Она погрузнела давно, уж больно аппетит к старости в развитие пошел. Он отругивался беззаботно, влезая в тренировочный костюм и слыша вслед обычное бульканье:

— Все вы такие, вам лишь бы из дому!

Она еще и не такое шумнет, его верная Пенелопа. За ее языком не угнаться босиком. Если прихватит радикулит, дай ей поплевать на спину и растереть — лучше змеиного яда поможет.

Он успокоился вполне, услышав однажды обрывок ее разговора с соседкой. «Разве ж лучше, если б он в гастроном бегал?» Все понимает старая, а чего не поняла, с тем смирилась. Вишь, даже одобряет. Появилась у него собственная вера, пусть чудноватая, и слава богу. Его бог — бег. Поэтому — слава бегу!

Уже давно Паничкин не воспринимает бег с точки зрения пользы здоровью. Здоровье — это еще не все, хотя без него все — ничто. Есть в беге нечто свыше всяких польз. Он дает реальную иллюзию свободы. Спеленали, одомашнили мужиков, а теперь возмущаются, что они, представьте, вспоминают о коренном своем предначертании: быть сильными!

Настоящий мужчина должен испытывать и преодолевать трудности, иметь дубленую шкуру и каменные кулаки, говорить громко, ходить размашисто. Бегать должен как олень! Хорошо, если он обладает улыбкой ребенка, но сердце льва ему тоже не помешает.

К тому же бег — очень удобный вид спорта. Час, полтора — и ты снова в кругу домочадцев. За исключением выездов на соревнования, разумеется. Какой это праздник — соревнования! Гарк мегафонов, подбадривающие вопли зрителей на трассе, проглатываемый на ходу теплый кофе, обмен друзей стартовыми номерами на память…

Кстати, на здоровье бег влияет отрицательно. Он вызывает склероз. Занявшиеся им напрочь забывают о простудах.

Иногда Паничкину кажется, что он только начинает жить. Лет набежало столько, что впору начать отсчитывать их назад, но чувствуешь себя так, что хоть снова в комсомол вступай! Поймал свою потерянную молодость, как такси на глухой полночной улице, и умчался, сам еще не зная куда. Нет, рановато вычитать годы из жизни. Жаль только — чертовски много времени потребовалось для того, чтобы стать наконец молодым.

Он не способен всецело войти в звонкий образ двадцатилетних. Спортом в этом возрасте не занимался, не до того было. Не любил смотреть на стариков, старательно делающих по утрам зарядку в сквере. Уж слишком бросалась в глаза их немощь, они вызывали сострадание. Когда их попытки оспаривать неизбежность выставляются напоказ, это доходит до неприличия. И лишь теперь, став их ровесником, начал понимать их трезвое сумасбродство, искренний самообман, веселое отчаяние. Особенно — превзошедших привычные мерки, показывающих спину тем, кому до седин далеко.

В достославные паровозные времена Паничкин тоже, скрутив себя в кулак, с горячностью опровергал бы «предельщиков» — машинистов старой школы, убежденных, что техника уже отдает все, на что она рассчитана, насиловать ее непозволительно. И ставил бы рекорды скорости и веса поездов, отчаянно рвя большой клапан. Только ни за реверс, ни за контроллер он уже никогда не встанет. В согласии с наукой, между прочим.

Недавно в их депо приезжали из московского НИИ специалисты по профотбору. Исследовали, нет ли у машинистов и их помощников органических предпосылок к срывам, к бракодельству. Для надежности зашли к проблеме с тыла — начали прощупывать тех, кто уже попал на особый учет.

Паничкин напросился к ним сам, хотя мог не проверяться, второй год работая в заготовительном цехе. Его посадили перед прибором, надели ему на пальцы датчики. В расположенных по кругу прорезях панели последовательно вспыхивал свет. Как только сигнал вдруг делал перескок в обратном направлении против обычного, нужно было нажать кнопку. Вроде как в рейсе среагировать, когда неожиданно и грозно загорается красный вслед за зеленым или увидишь посторонний предмет на рельсах.

Заключение ошеломило его: для вождения поездов непригоден. Как же так, ведь ни одной ошибки в опыте не сделал и вообще столько лет проездил без ЧП? Вранье!

Острые пики на осциллограмме выдали его с головой. Оказалось, он не переносит длительную монотонию, благополучие дается ему слишком дорого, ценой огромного, истощающего напряжения. Он обязательно должен был когда-нибудь запаниковать и сорваться, его счастье, что ни разу не попадал в экстраординарную ситуацию.

После приговора он даже тренировку пропустил. Расслабленно пошел домой.

Тот, прежний в Паничкине, логично считал, что нужно переживать, отчаиваться, но ничего такого фактически он не испытывал. Никакого тебе крушения — напротив, даже облегчение некоторое на душе.

Действительно, чего уж там, теперь можно признаться: всегда Паничкин ездил с затаенным страхом, с неверием в себя, тыщу раз умирал, с трудом воскресая. Прожить свое как все для него не было стыдно. Всю жизнь пропритворялся нормальным, не хуже других человеком, не поддался слабости, — это ли не подвиг?! Приросшая к нему маска помогла ему, заставила его поднять как флаг прекрасный лозунг «быть, а не казаться!» А все же лучше держаться от греха подальше, тем более что льготные основания для пенсии давно заслужил.

Он хихикнул над теми, кто следом за ним входит в кабинет к ученым и кого тоже ждали там неожиданности.

А Фидиппид — узнал из случайной физкультурной брошюры — был вот кем. Он в полном боевом снаряжении добежал от Афин до Спарты, чтобы просить о помощи в войне с персидским царем Дарием. И в тот же день вернулся обратно, проделав 250 верст…

Для тренировок Паничкин обычно выбирает уголки поукромнее. Есть на городском стадионе второе, запасное, поле. Вход на него свободный, да и дыр в сетчатой ограде полно. Пацаны приходят сюда поиграть в футбол, их мяч иногда застревает в густых ветвях карагачей, окружающих пыльную площадку.

Эта малая арена — верное пристанище тех, чей спортивный «поезд» уже ушел, а жить еще хочется.