Выжившая. Дневник девушки из Варшавского гетто - Мириам Ваттенберг

с полуувядшими растениями. На балконе Лутки Ледер осталось несколько помидоров. Маленькие красные шарики качаются на ветру. Видимо, перед отъездом Лутка забыла сорвать драгоценные плоды, за которыми ухаживала все лето. Она была очень огорчена вынужденным отъездом, потому что ей пришлось разлучиться со своим соседом Казиком Брилиантом, который теперь переехал в квартал, расположенный очень далеко от ее дома, и, таким образом, все надежды, которые она строила в отношении него, рухнули.

Я долго бродила по лестнице нашего дома, а в ушах моих все еще звучали разговоры и смех, которые мне слышались из отворенных дверей, и звуки роялей и граммофонов. С домом на Сенной связано столько приятных воспоминаний. Наш комитет по делам молодежи отлично поработал там, и наш домовой комитет тоже был образцом для всех других домовых комитетов. Жильцы хорошо ладили. Оттуда мы также видели другую сторону, и таким образом у нас сохранялась иллюзия, будто мы находимся у самых ворот свободы.

10 октября, 1941

Сегодня выпал первый снег. Как ни странно, каждый год с начала войны первый снег выпадает в день моего рождения. Из соседней комнаты доносится запах свежеиспеченного печенья. Мисс Сала суетится на кухне: она готовит еду для гостей, которых я пригласила. Ее маленькие руки двигаются быстро. Я вижу, как она аккуратно кладет крошечные кусочки теста на сковороду. Боже мой, какая она худая! Она сильно похудела с тех пор, как я видела ее в последний раз.

Мисс Сала была моей гувернанткой в течение нескольких лет. Ее привели ко мне, когда мне было девять лет, после того как несколько нянь уволились с этой должности, потому что не могли выносить моих капризов. Мама часто говорит мне, что я была невыносимым ребенком. Я не позволяла никому приближаться ко мне, и я был дикой, неукротимой, неуправляемой. Однако крошечная мисс Сала снискала расположение в моих глазах не потому, что я уважала ее, а потому, что мне было ее жалко. Первые несколько дней я заставляла ее страдать, но потом вдруг все изменилось. Мисс Сала была счастлива с нами и полюбила нас с сестрой, как своих собственных детей. Она жила с нами до начала войны и стала мне почти второй мамой. Когда мы бежали из Лодзи, моя мать оставила ей много ценных вещей, чтобы можно было продать их и жить на эти деньги. Через некоторое время она тоже сбежала в Варшаву вместе с семьей и нашла нас здесь. Ее отец и брат – скрипачи. Раньше они выступали в одном хорошем кафе-оркестре; теперь они играют на улицах и дают уроки музыки. Одна из ее четырех сестер работает учителем математики в нелегальной частной школе. Ее младшая сестра умерла от тифа два месяца назад, а ее мать сейчас лежит в постели. Мисс Сала выживает из последних сил. Она часто навещает нас, старается быть нам полезной и, уходя, берет с собой еду.

Я часто вижу, как она съедает несколько тарелок супа и так жадно доедает наши остатки, как будто весь голод гетто сосредоточен в ней. Я не могу понять, куда девается вся эта еда в ее крошечном худеньком теле. Поев, она робко отрезает несколько ломтиков хлеба и заворачивает их в бумажку, говоря, что съела достаточно и доест свой хлеб позже. Но я знаю, что она берет его для больной голодающей матери.

Сейчас она на кухне, где готовит печенье для моих сытых друзей, в то время как ее семья терпит ужасные страдания от голода.

Действительно, легкомысленно праздновать дни рождения, когда вокруг нас столько несчастий и страданий. Дядя Перси тяжело болен тифом. Его состояние почти безнадежно, и мама проводит с ним целые дни. Несколько бывших жителей улицы Сенная, переехав в новое жилье, умерли от тифа; только в нашем доме умерло шесть человек, в том числе инженер Сапочинский и жена адвоката Зальшупина. Тиф распространяется с пугающей скоростью. Вчера обнаружила у себя вошь. Если она зараженная, то первые симптомы болезни появятся у меня через две недели.

Именно при таких обстоятельствах я жду друзей, которых пригласила на свой день рождения, о котором они напоминали мне последние несколько недель, так что у меня не хватило смелости отказать им в этом удовольствии.

Мои друзья только что ушли. Мы провели вместе несколько приятных часов, будто оказавшись в совершенно другом мире. Моими гостями были Бронка Кляйнер, Ирка Белокорская, Оля Шмушкевич, Эдзя, Вера Нойман, Лутка Ледер, Ромек, Тадек, Долек, Эдек, и даже Гарри встал с постели, чтобы быть на вечеринке. Мы много говорили и обсуждали наши планы на послевоенное время. Мне пришлось прочитать кое-какие отрывки из моего дневника, которые все хвалили, а несколько моих друзей принесли мне красиво переплетенные блокноты, чтобы я могла и дальше вести дневник.

Мы пили вишневую наливку, которую мама приготовила в первый год войны. Мы произнесли несколько тостов и даже спели традиционную песню ко дню рождения «Сто лет»[55]. В конце Ромек играл на пианино, а мы танцевали. За несколько минут до девяти все гости разошлись по домам.

Тадек и Ромек, живущие неподалеку, ушли последними. Я немного проводила их. Когда мы вышли из теплой комнаты в метель, ледяной ветер резал нам лица, и холод пробирал до мозга костей, хотя на мне была шуба. Свет исходил лишь от снега да от ночных вывесок магазинов. Вместо прежних неоновых огней витрины теперь снабжены черными бумажными шторами, не пропускающие ни малейшего лучика. Но, несмотря на темноту, можно прочитать надписи, наклеенные белыми бумажными полосками на черные плафоны, и они помогают нам отличить продовольственные магазины от канцелярских.

Вдоль стен сидели, сгорбившись, какие-то человеческие фигуры, похожие на выброшенные тюки тряпья. В один момент я споткнулась о человеческое тело; в темноте я не заметила, что наступила на труп. Это был полуобнаженный труп, покрытый лишь несколькими развевающимися газетами, которые ветер тщетно пытался вырвать из-под камней, положенных на них, чтобы прижать бумажные листы. Длинные молочно-белые ноги были твердыми и прямыми.

Вернувшись из этого ужасного путешествия, я обнаружила, что моя мать уже пришла от дяди Перси. Сегодня доктор сделал ему последние решающие инъекции: если они не помогут, то с ним все кончено. Рутка чувствует себя намного лучше, но по-прежнему никого к себе не подпускает, кроме моей сестры Анны, которая ни на минуту не отходит от ее постели.

29 октября, 1941

Сегодня мы с Ромеком пошли на премьеру спектакля в театре «Фемина». Это была музыкальная комедия о современной жизни в