Выжившая. Дневник девушки из Варшавского гетто - Мириам Ваттенберг

худощавым мужчиной средних лет, среднего роста. Он несколько сутулится, и его лоб покрыт глубокими морщинами. Она призналась мне, что он день и ночь работает над книгой о гетто.

14 декабря, 1941

Сегодня я была на концерте Веры Гран. Она чрезвычайно успешна. Она поет классические песни и современные песни молодого композитора Кубы Кона, выходца из гетто. Его музыка выражает всю грусть и сопротивление гетто. В ней слышится новая и оригинальная нота, которая могла родиться только в этой атмосфере страданий, пыток и упорного терпения.

17 декабря, 1941

Сегодня мы получили сообщение из жилищного управления о том, что отец назначен дворником на улице Хлодная, 10. Он должен немедленно отправиться туда, а нам разрешат въехать только после того, как улицу заблокируют.

Такие же приказы разослали всем дворникам-евреям, приписанным к домам на улице Хлодная, присоединенной ныне к гетто. Они должны очистить и привести в порядок дома, оставленные нееврейскими арендаторами, и подготовить их для будущих еврейских жителей.

Ромек, выполняющий обязанности надсмотрщика на строительстве стен гетто, сейчас работает на улице Хлодная и часто берет еду для моего отца. Ромек много работает. У него темно-коричневое, будто загоревшее лицо, но я знаю, что оно потемнело от морозного ветра. Сейчас он находится на морозе по двенадцать часов в сутки, и у него обморожены пальцы. Вчера он пришел ко мне и, как обычно, сел за рояль. Он положил свои длинные узкие руки на клавиши, но его пальцы, которые когда-то могли вызывать чудесные звуки, теперь лежали неподвижно и безмолвно. Я видела, что он пытается что-то сделать: лицо его исказила болезненная гримаса, но опухшие одеревеневшие руки не слушались его. Он, не говоря ни слова, посидел так некоторое время, потом оторвал пальцы от клавиатуры, повернулся ко мне и спросил сдавленным от слез голосом: «Как ты думаешь, я когда-нибудь снова смогу играть?»

Я молчала. Я смотрела на его руки и не могла поверить, что это те самые руки, которые не так давно ловко порхали над роялем. Ромек выглядел ужасно подавленным, и я чувствовала, что он старается держать себя в руках, чтобы не разразиться горьким плачем. Все его надежды рухнули, потому что вместо игры на рояле ему приходится беспрестанно ходить взад и вперед по окраине гетто и следить за тем, чтобы стены были прочными, чтобы не оставалось расшатанных кирпичей, через которые можно было бы тайком пронести еду ночью.

Одновременно с возведением стены на улице Хлодной строится мост, соединяющий тротуары, так как сама улица предполагалась использоваться как транспортный коридор для арийской части города. Все строительные материалы для этого должна предоставить еврейская община.

24 декабря, 1941

Сегодня все на арийской стороне оделись в лучшие воскресные наряды. Мне даже кажется, что я чувствую запах хорошей еды. Сочельник. Всего полгода назад ходили слухи, что к Рождеству война закончится и что 11 ноября – в День перемирия – союзные войска войдут в Варшаву. Правда, в Варшаве есть иностранные войска – целые батальоны маршируют по улицам в зеленых мундирах, но это вражеские войска, терроризирующие население.

Нацисты только что приказали, чтобы до 1 января 1942 года – какой новогодний подарок! – жители гетто сдали все свои меха, шубы, воротники, муфты и даже просто куски меха. С этой целью община организовала несколько центров сбора. Приказ был подписан комиссаром Ауэрсвальдом.

Еврейская женщина с детьми у кирпичной стены в Варшавском гетто. Фотография сделана в 1941–1942 годах

Пока никто не спешит его выполнять. Повсюду слышится таинственный шепот. Люди обсуждают, что лучше: продать свои меха или спрятать их. Многие поляки используют эту возможность, чтобы проникнуть в гетто и скупить дорогой каракуль, лису-чернобурку и норку по смехотворно низким ценам. Люди предпочитают продать свои меха за бесценок, чем отдать немцам. Но некоторые решили их спрятать и пытаются найти различные тайники. Наказание за сокрытие малейшего кусочка меха – смерть. Но смертная казнь угрожает нам по стольким пунктам, что этот новый просто вызывает у нас улыбку[60].

Сегодня последний день сдачи эскизов зимних плакатов в нашей школе. В состав жюри войдут наши педагоги и директора Познанский и Яшунский, председателем будет инженер Черняков. Результаты объявят в начале января.

26 декабря, 1941

Мы получили разрешение переехать на улицу Хлодная, и сегодня я отправилась к нашему новому дому. Это старое двухэтажное здание, которое когда-то было домом польского магната XVII века. Извилистая узкая лестница, готические башенки и барельефы на фасаде напоминают средневековый замок. Выглядит очень романтично. Во дворе есть здание поменьше, которое было пристроено позже, и в нем находится пекарня «Варшавянка», в которой сейчас обосновались еврейские пекари. Стену построили как раз на углу этого дома. Таким образом, мы будем жить на самой границе гетто. Красные кирпичи растут все выше и выше, как и мост на углу улиц Хлодная и Желязная[61]. Везде мы замурованы, заперты.

28 декабря, 1941

Сегодня у нас прошла вечеринка, организованная для молодых дизайнеров. Студенты пышно украсили зал, было весело. Артисты выходили на небольшую сцену, пристроенную с одного конца. Я приняла участие в программе и исполнила несколько песен на английском языке. Мы танцевали под мелодии в исполнении оркестра. Было тепло, потому что в железной печке потрескивали дрова из школьных скамеек. Устроили даже шведский стол, где подавали печенье и напитки. Но цена печенья составляла три злотых, а рюмочка ликера – пять злотых.

Учителя танцевали с учениками, и общее настроение было веселым, но я не могла перестать думать о Ромеке, стоящем снаружи на морозе и наблюдающем за возведением стен гетто.

Около восьми я пошла домой. Резкий ветер пронизывал меня до костей. Я пишу эти слова при свете карбидной лампы. Ее голубоватое пламя не мерцает: оно словно окаменело.

Вернувшись домой, я обнаружила запечатанный конверт, который оставил для меня Тадек Зайер. Там находилась его фотография в форме санитара. Теперь он работает волонтером в службе скорой помощи[62], чтобы успокоить чувство вины, поскольку он чувствует себя частично ответственным за сомнительные сделки своего отца.

На обороте фотографии есть надпись, показывающая, как мучает его совесть: «Когда-нибудь, через годы, когда я буду от тебя далеко, ты, может быть, вспомнишь скорую помощь на улице Лешно – 13… и Тадека, который тебя очень-очень любит». Рядом с надписью расположен красный торговый логотип компании «Фото-Баум-Форберт» (Photo-Baum-Forbert), которая всегда была одной из крупнейших фотостудий в Варшаве, а сейчас является лучшей в