Падение Башни Искушения - Аньинь Ду

Навсегда в моей души глубине,

Но томленьям нет моим конца,

Что ж, видать, судьба такова.

Ложусь один, и вот уж сон глубок,

Вдруг сквозь него я слышу птицы голосок.

Очнувшись, понимаю, что сил не дал мне сон,

А за окном все так же горит заката свет,

И бережно ласкает цветы на горке он.

Плач инструмента прервался. Лицо Цяньмина все больше синело по мере того, как он пил. Сагон Пуюй вытащила из-за пазухи сунсюань[58], круглый и блестящий, как куриное яйцо, и завела мелодию. Создаваемая ею музыка звучала так таинственно, так скорбно и так печально, что казалось, будто время застыло.

Цуй Вэньтин разбирался в музыке, а потому знал, что сунсюань – это музыка осени, мелодия седьмого лунного месяца. Сам инструмент обладает плоским дном и шестью отверстиями – по числу воды[59]. Его центр полый, а верхушка заострена, повторяя форму пламени костра. Таким образом, сунсюань – это инструмент, созданный благодаря слиянию воды и огня, а издаваемые им звуки также образуются за счет гармонии этих стихий. Из больших отверстий исходят серьезные и возвышенные звуки, а из малых – легкие и звонкие, таким образом и создается гармония мелодий.

– Пуюй, ты и правда настоящий неограненный алмаз![60] Пусть даже ты и вызываешь во мне мирские желания, так что с того? Как жаль, что я не умею играть на флейте чи – из нас бы мог получиться прекрасный дуэт. – Цяньмин взял тонкие руки Сагон Пуюй и с нежностью поведал ей, что было у него на душе.

– В старых стихах сказано: «Наставляя люд простой, Небеса на флейте чи и на сунсюань играют». Имеется в виду, что люди и всевышнее Небо, которое нас направляет, живут в такой же гармонии, как звуки сунсюаня и флейты чи. Наставник Цяньмин, по всей видимости, отказался от обета.

Услышав пьяный вздор друга, Цуй Вэньтин ни капли не удивился. На пути познания учения Будды невозможно неизменно соблюдать все обеты воздержания. Его собственные мысли кружились вокруг Мужун Цзялянь: инструмент тот же, а вот исполнительница совсем другая.

– Братец Вэньтин, а я погляжу, тебя взволновала музыка. – Цяньмин натянуто улыбнулся: он прекрасно понимал человеческую природу мирян.

– Да его музыкантша взволновала! – невнятно пробормотал изрядно подвыпивший Юйвэнь Сюн, было непонятно, говорит он искренне или нет.

– Если мужчин не волнуют женщины, то их волнуют власть и богатство, а большинство женщин беспокоится только о чувствах и мужчинах. Эх вы, смотрите не потеряйте голову от влюбленностей, – нравоучительно заявил Цяньмин, потягивая вино.

– Такого точно не будет! – снова единогласно запротестовали Юйвэнь Сюн и Цуй Вэньтин.

– Почему же не будет? Любовные связи между мужчинами и женщинами в нашем суетном мире к чему только не приводят. Вы если в одну и ту же музыкантшу, на пипа играющую, не влюбитесь, уже замечательно будет. – Цяньмин, как всегда, играл словами.

Цуй Вэньтину в лицо ударил жар, он закашлялся, чтобы скрыть смущение. Юйвэнь Сюн же, услышав слова монаха, взял в каждую руку по кувшину с вином, поставил себе под ноги и задиристо заявил:

– Цуй Вэньтин! Она моя, даже и не пытайся отнять ее!

Это был открытый вызов мужскому достоинству Цуй Вэньтина. Тот сел на корточки, молча поднял один из кувшинов и опрокинул крепкое содержимое себе в горло. Это был его ответ Юйвэнь Сюну.

– Чьей она будет женщиной – не вам решать, тут только ее судьба может распорядиться. А вот рушить братскую дружбу ради какой-то женщины ну просто никуда не годится! – бросил Цяньмин, обмахиваясь веером, чем слегка разрядил обстановку.

– Она может принадлежать только Богу войны! Она моя!

Тяжело дыша и потрясая кулаками, Юйвэнь Сюн вдребезги разбил винный кувшин и стремительно выбежал из комнаты, унося с собой шлейф винного аромата.

– Дело дрянь, – незаметно вздохнул Цуй Вэньтин.

Юйвэнь Сюн решил, что он его соперник в любви, готовый променять дружбу на женщину! Горько усмехнувшись, он пригубил вино.

– Вэньтин, как вы умудрились вдвоем в одну девушку влюбиться? Это отнюдь не добрый знак, – заметил Цяньмин, нахмурив брови.

– Видимо, это наказание за грехи прошлой жизни. Я не так храбр, как он. Юйвэнь Сюн уже и подарки сговорные отправил, а я так ничего и не сделал. – На этот раз было затронуто его мужское достоинство, а потому уже думавший сдаться Цуй Вэньтин вновь не захотел смириться.

– Боюсь, это только фантазии, сплошные воздушные замки, которые ни к чему не приведут.

– Ты о Юйвэнь Сюне говоришь или обо мне?

– Это к вам обоим относится. Любовь между людьми – сама по себе одна сплошная фантазия, сплошные воздушные замки. – Цяньмин сложил веер и закрыл глаза, смакуя чистое вино.

Цуй Вэньтин погрузился в раздумья. От былого веселья не осталось и следа.

Глава 13

Мужун Цзялянь: императорский двор

Мужун Цзялянь сидела перед овальным бронзовым зеркалом, украшенным резьбой в виде облаков и вставками из черного дерева. В горле у нее стоял ком, она не могла ни слова сказать, ни заплакать. Обстановка в комнате, посуда – все как дома. Старшая сестра специально постаралась убрать ее спальню таким образом. Цзялянь понимала, что за подобным усердием скрываются истинные мотивы Цзялань, а потому эта забота ни капли не тронула ее.

В вазе перед зеркалом стояли цветы хосты. Цзялянь вытащила один цветок и с ожесточением принялась рвать его лепестки, еле слышно плача.

– Ну почему все так? Почему все так сложилось?

За какие-то пару дней ее мир перевернулся с ног на голову: родители погибли, матушка уже никогда ее не приласкает, батюшка уже никогда не полюбуется ею. И самое странное – красавица-наставница оказалась мужчиной! Она думала, что погостит пару дней у старшей сестры в ожидании сватовства Юйвэнь Сюна и тогда обретет счастье и покой. А Цзялань хочет, чтобы она вошла во дворец императора! Но ведь Цзялянь только ради того и решилась на все лишения и тяготы, только затем и отправилась в горы Куньлунь, чтобы избежать этого, а вернувшись, снова попала в ловушку судьбы.

Если бы матушка еще была жива, она бы ни за что не позволила старшей сестре так поступить. Но матушки больше нет.

– Что же мне делать? Что мне делать?

Вместе с лепестками разрывалось на куски и сердце Цзялянь. Она рухнула на кровать и вцепилась зубами в покрывало, чтобы подавить