Город звериного стиля - Ольга Сергеевна Апреликова

посмотрела на деда. – И вы. Ой! Знаете что, вы такие… Ну, будто один и тот же человек! Да, точно, один человек, только в разном возрасте!

До каникул оставалась неделя, но дед сказал, что всем нужен досрочный отдых и пусть каникулы будут прямо сейчас. Мур и Галька, конечно, чудо, что не простудились, но официально доктор им справки дала и от школы освободила. Хотела вообще на карантин посадить, мало ли они там что в пещере подцепили. Так что в город они не поехали, остались в большом, сияющем свежим деревом доме. Эта нежданная свобода, эта новая совсем жизнь были бы великолепным, как огромный, пронизанный солнцем сияющий самоцвет, если бы не болезнь Дольки. Галька грустила, временами начинала мыкаться по дому, не зная, куда себя деть. Дед старался ее подбадривать, учил различать камешки, разрешал сидеть рядом, когда мастерил что-нибудь, даже, кажется, сказки рассказывал. Еще они вдвоем то варили суп, то пекли пирожки, причем изобрели какие-то новые, которые прозвали «байдарашками».

Сам Мур заставлял себя сидеть, готовиться к экзаменам, но вся эта школьная наука, казалось, нужна для какой-то прежней, простенькой жизни, которую и пещера, и угроза, нависшая над Долькой, отменили. Он сидел, уставившись в тетрадку, и не видел иксов, ничего не видел, не слышал, что там бормочет из ноутбука видеоурок по алгебре или физике. Как жить, если в мире есть смерть? А если бы воронка обвалилась? А если бы их придавило где-то раньше в этом нестабильном глыбовом навале огромного грота? Мур представлял деда, которому говорят: «Не найдены», и его начинало трясти. А маме такое услышать? А Долька? Ей же столько крови тогда перелили – все равно плохо? Бедные, бедные Долькины родители. Бедная Долька.

– Деда, а как мы выбрались вообще? Как я дозвонился? Ты понимаешь?

– Мы разбирались на днях, – дед потер грудь слева. – Чудом, как еще. Там на склоне горы когда-то, в сороковых, что ли, пробурили гидронаблюдательную скважину. По ней провал и произошел – по забытой этой, давно забитой грунтом скважине. Она была обсажена железной обсадкой. Вдоль трубы активизировался карстовый процесс, что в конце концов и спровоцировало провал. Недавний, кстати, зимний. А то б раньше заметили. Ну а труба осталась на месте, в стене. И по ней сигнал кое-как выбрался на поверхность.

– Почему обвалилось? Так, что ли, вся гора может начать обваливаться?

– Да нет, там такие перекрытия пород по всей горе… Ледяная гора – как слоеный пирог. Сама пещера развита в нижней сульфатной пачке – ледянопещерской, потом идет неволинская, карбонатные породы с шестиметровым прослоем гипса посередине, далее опять гипсы, шалашнинская пачка в сорок метров.

– Сроду бы не вылезти.

– Да, через «органную трубу» никак, они у нас только внизу, в ледянопещерской нижней пачке есть. Упираются в карбонат. Вы на окраине горы вылезли, на склоне, где перекрытие над пещерой не такое большое. Не семьдесят метров, а тридцать. И ослабленная зона, пересечение тектонических зон, да и скважина еще добавила неустойчивости. Сверху-то, я смотрел, провал малозаметен. Едва-едва дошел до поверхности и открывается небольшим отверстием. Так что не странно, что не заметили. Саша говорит, там внизу этот новый зал достаточно большой, раз обрушившийся материал в него поместился. Вы, собственно и пробирались между глыбовым навалом и стеной провала. Как вас там не задавило – вот чудо. Там живое все, неустойчивое, – у деда чуть задрожали руки. – Рушится, только задень.

Деду надо было съездить кого-то повидать в сторону Кишерти, на учебную базу университета, и он взял Мура и Гальку с собой – Мур подозревал, что без этой поездки дед бы обошелся, но захотел их немного отвлечь:

– А вот посмотришь. Природа уникальная, заказник. Долина Сылвы глубоковрезанная, по берегам – скальные обнажения нижнепермские. Памятник природы.

– В пещеры полезем? – оживилась Галька.

– Нет, но камень Ермак посмотрим и, может, Камайские зубцы, – и пояснил Муру: – Рифогенные известняки и доломиты.

Дорога шла по берегу Сылвы, но черно-белый, все еще безнадежно зимний пейзаж хотелось скорей пролистать до лета. Галька притихла на заднем сиденье. Сылва тянулась справа, вся в бурых водомоинах по льду; слева пошли серые камни всё выше и выше, заснеженные, истрескавшиеся, поросшие елкой, сосной и всякой дурниной. Выходы породы, которым, если это нижняя Пермь, точно больше двухсот пятидесяти миллионов лет, останавливали взгляд, но дед проезжал мимо. У горы Ермак притормозил было, но там было полно машин и буйных людей, поверх курток выряженных в яркие сарафаны и рубахи, с намалеванными красными щеками, в масках, в желтых париках и красных платках. Не особенно были они похожи на людей, и Мур порадовался, что дед добавил газу:

– Масленица.

В деревне, где располагалась научная база, тоже гуляли. На берегу догорало чучело, дым стелился над редкими домиками, народ расходился, дети перекидывались снежками. Где-то далеко играли на гармошке. В доме, к которому они подъехали, тоже было весело, многолюдно, и через минуту они уже оказались за столом перед башней блинов, и Галька уже утащила один, шмякнула на него ложку сметаны, а потом полила смородинным вареньем. Полюбовалась, свернула в трубочку и вилкой и ножом стала аккуратненько уничтожать.

Как тепло с людьми! Светло и жарко. И как хорошо, что до них самих никому особо дела нет, только: «А-а, Мурашата пещерные с дедушкой приехали! Те самые, да-да, те самые! Добро пожаловать!» – и веселые тетки подсовывают новые стопки блинов и рыбные пироги:

– Кушайте, ребятки! Отъедайтесь за пещеру-то, там небось горные не накормят!

– А и предложат, дак хоть кусочек съешь – все живое забудешь! Сметанки вот еще к блинам, а то, может, холодца с солеными огурчиками?

Дед сидел на другом конце стола с товарищами, смеялся, что-то рассказывал и казался в сто раз моложе. Эти седые дядьки вели себя совершенно так же, как ребята из Клуба. Что они там плели, Мур бы послушал, но не разобрать. Поэтому, осоловев от еды, он, чтобы не уснуть, вытащил такую же осоловевшую Гальку из-за стола. Сперва они помогли добродушным теткам менять тарелки и таскать чайники, потом вывалились из духоты в снежную крепость двора – дорожки были глубиной Гальке по плечи.

Они вышли на улицу. Смеркалось, пахло зимой, и мир опять показался синим, волшебным, с золотыми мандаринками далеких редких фонарей. Вокруг горы – и небо вроде бы немного ближе. Спустились к белой, в темных разводьях реке, остановились у жаркого, все еще мерцающего углями черного пятна костра, где сожгли Масленицу.

– Тэли атыл паси[28], – что-то непонятное сказала Галька.

– Что?

– Говорю, зимним запахом пахнет.

И правда, глядя на снежные отвалы дороги высотой метра в два, на ненарушимый толстый лед на реке, в весну не верилось. Мур оглянулся: горы в лесной шубе. За рекой – такие же. Урал. Был и будет всегда, что ему до человечков с их короткими жизнями. Все равно как решат эти горы, это небо, эти недра под горами – так их жизнь и сложится.

– Ой, – низко сказала Галька. – Лодка? На льду?

По белой полосе вдоль берега в самом деле ползла лодка, которую тащил маленький, тихонько рокочущий мотобуксировщик. В лодке горели огоньки свечных фонариков и сидел человек с удочкой. Дальше от берега показалась еще лодка на мотособаке, тоже с огоньками; мужик в ней стоял и забрасывал спиннинг. Было слышно, как трещала катушка.

– Это чего… – Галька прижалась к Муру. – Это они зачем? По льду?

– Не знаю. Они не ловят рыбу, они только вид делают…

Послышался звук двигателя помощнее, и из-за прибрежных камней показался снегоход, потихоньку волочащий здоровенную лодку с плоским дном, в которой народу было несколько человек. За лодкой стлался шлейф дыма. У людей в лодке стоял стол с тарелками и свечными фонарями, блестели бутылки, а на корме невозмутимо дымил медный самоварище, в боках которого отражались рыжие огоньки. Люди негромко смеялись, разговаривали, звякали стаканами. Тетка в сарафане поверх шубы, с размалеванным лицом, с носа потянулась вперед, к мужику на снегоходе, с миской, от которой валил пар:

– Облом Петрович[29], пельмешков вам пожалуйста!

Мур и Галька переглянулись. И тут из-за поворота вылетел еще снегоход с двумя седоками: один рулил, а другой, в серой куртке, привстав,