Город звериного стиля - Ольга Сергеевна Апреликова

заварки, вытряхнутой под забор, завитками струился парок, а самовар дымил, как пароход, и блазнило, будто дворик несет по невидимой реке.

– А чо ты думаш, так и было: кобель о прошлом годе у Мишки в Кунгуре залез в каку-то дырень, и ни писку, ни визгу, орали-орали, свистели-свистели – нет. Всё, хана, думали, придавило. А он через неделю в Кизеле вышел! Живой, отощал только и лапы сбил…

Братва о происшествии в пещере, понятно, не знала, хотя продление пещеры обсуждалось жадно, ведь всем хотелось со старшими товарищами в Понарошку, как Саша и все за ним прозвали новооткрытую часть. У Мура хвастаться Понарошкой не было ни мысли, ни желания. Вот братьям своим настоящим, которые уже неделю хвалились, что прошли отбор в какой-то юношеский хоккейный клуб, Мур бы рассказал про тьму под семидесятиметровой толщей ненадежного скального грунта. И как ребра болят в трубе, и каково ползти под плитой, над которой целая гора. Но зачем? Они теперь все равно что на другой планете. Маме бы не стал рассказывать. Не надо ей тревог, ей там, в Китае, похоже, хорошо.

Когда ребята расходились, Мур прибирался, подметал лещадь[33] от фантиков, жег коробки из-под пиццы в пустом огородике за дровяником, вытряхивал туда же золу из теплого самовара. Саша, пару раз задерживаясь еще на чашку, все обиняком заводил разговоры о том, как же Мур выбрался в большой новый провал почти без света и снаряжения да еще и девчушку вытащил, но Мур мог только пожимать плечами. А дед говорил: «Повезло». Что-то он с Сашей осторожничал. И правда, тот все время расспрашивал. А что расскажешь-то? Кто в тот подземный, непонятно чей огонек поверит? А в Егошу? Муру и самому казалось, что такого не могло быть. Но ведь был же теплый рыжий отблеск на камнях?

Тогда «на каникулах», как окрепли, дед повез их в пещеру – отвлечь от происшедшего на Сылве, и Галька в своем желтом комбинезоне, в обвязке, в каске поверх шапки, с дедовым налобником, вела себя как заправский подземник. Не похоже, чтоб пережитое как-то ее травмировало. В Заповедке, едва просочившись по длинной щели, она тут же повернула налево к гротам, которые считались слепыми, и с ходу попыталась вкрутиться в первую попавшуюся нору с кличем: «А-там-што-я-хочу-знать!» У Мура чуть сердце не выпрыгнуло, но Саша среагировал быстрее и поймал ее за хвост, первооткрывательницу. Хотя Гальке никто и не объяснял, что это она и Мур правда открыли новую часть пещеры, чтобы не болтала. Ведь всю историю с их спасением скрыли, чтобы не подводить никого. Раз уж все хорошо кончилось. Мур тоже не собирался болтать, а честь открытия уступил спелеоклубу – если б не они, гнили бы под провалом их с Галькой трупики. А до этого было бы еще бесконечное умирание, и каково бы – умирать, видя кусочек неба в поноре?

Клуб помаленьку разведывал новые гроты со всей осторожностью, а потом, когда из-за небывало обильного половодья Сылвы началось подтопление, разведку приостановили. Экскурсии тоже. А Гальке тогда, во второй раз, пещера была как пещера, ей казалось, что уж в Кунгурской-то люди были везде, и ничегошеньки она не боялась, никаких обвалов. Внимательно слушала деда и Сашу. Муру сперва было не по себе, и он все следил, где Галька, как она, не отпускал от себя. В новый, «их» проход Саша его не пустил, сказал, что еще опасно, что ребята разбирают обломки, чтобы взрослому пролезть, и что там дальше вода в озере поднялась немного. И все спрашивал:

– Ну как ты? Не боишься?

– Да я бы тут все облазил, – вздохнул Мур. – Хотел бы сам все открыть, научно. А не так понарошку, как вышло.

– Да какая ж «понарошка», – засмеялся Саша. – Ход есть, люди прошли. Наши знают, кто первый, остальное не так и важно. Да ты не переживай, тут еще открывать и открывать. Ты вон какой спокойный, серьезный, самое то для подземника.

Дед только хмыкнул, довольный.

Мур подумал, что если б не Егоша, если б не заболевшая Долька, если б не придавленный бедами дед, то не был бы он ни серьезным, ни спокойным. Валялся бы от счастья, как щенок, визжал бы от ликования, если б спелеологи хотя бы за это нечаянное открытие приняли его в свои ряды на равных. Чтобы только взяли с собой в дальние туннели, норы, гроты. Чтобы потом когда-нибудь в самом деле проползти туда, где никого не было, открыть новую пещеру с полным пониманием, что делаешь, а не случайно.

Саша был крут, конечно, у него учиться и учиться. Дед после пещеры, дома уже, так и сказал, мол, Саша мастер, присматривайся, как и что он делает. Но велел лишнего с ним не болтать даже о подземных чекистах, мол, кто об этом племени в Ледяной знал бы наверняка – так это Саша.

– Ты не болтливый, вот и держи характер, чтоб не прослыть дурнем, гоняющимся за горными девками, шерпами, дырками в Шамбалу[34] и не пойми еще за чем. «Береги честь смолоду», помнишь?

– Это про Петю Гринева.

– И про тебя, надеюсь. Да и если о чем-то Саша про меня будет спрашивать, особенно про экспедиции в девяностых годах или с какими камнями нынче я работаю – помалкивай. Не знаю, мол, не понимаю. А то он хитрый. С выучкой такой… особой.

В конце апреля напротив дедова дома начали реконструировать депо и сносить чем-то мешавший реконструкции брошенный бесхозный домишко на углу, разбирать его первый кирпичный этаж. Вокруг стало пыльно, шумно, грязно и людно. Дед беспокоился. Заверяли, что пока речь о сносе оставшихся в Разгуляе «исторических» домов не идет – но дед не особенно доверял этим заверениям. Страшно было, что скоро подберутся, и, хотя по документам усадьба числилась неприкосновенным и вроде как даже охраняемым зданием девятнадцатого века, дед пригнал из Кунгура свой экспедиционный ЗИЛ-автодом и кое-что самое важное из подвалов они перевезли в Кунгур – а разместили, понятное дело, тоже в подвале.

Сам ЗИЛ был прекрасен. На нем хоть в экспедицию вокруг света, и дед, конечно, Мура порадовал: в первые же выходные они уехали километров за триста от города, свернули на грунтовки. Дед, правда, переживал:

– Распутица, весна, все только-только стаяло. Проедем ли? Вон водомоины какие… А на севере, в Чердыни, в Ныробе, в Искоре, снег еще, небось, лежит… Не проехать: ни по речкам – лед, поди, еще не вскрылись, ни трактами… Что, внучок, рискнем?

– Вроде ехать можно.

– Попробуем поверху, по перевалам… Ну, на крайний случай у нас лебедка есть, вытащимся как-нито.

Егоша вроде бы за ними в леса не увязалась, но кто ее знает. Все равно было чувство, что кто-то за ними следит. Дед тоже больше нужного поглядывал в боковые зеркала, а в лесу раз остановился сразу за поворотом и сказал:

– Посидим, посмотрим. Кофе мне налей, внучок.

Мур налил, подал кружку:

– Ты кого-то опасаешься?

– Так, мало ли. Решат еще, что я поехал тебе тайные западенки показывать, где золотые россыпи притаил.

– Кто?

– А так… Промысловички. Промысел разный бывает. Кто, значит, по горам лето за летом с кайлом, а кто на готовенькое норовит. Так что, внучок, закон: что знаешь – не сказывай никому, – он усмехнулся, – вот кроме разве что внучка, да и то, если гож будет.

– А я гож?

– Ты не жадный. Гож.

– Деда, а кстати, золото вообще можно еще добыть на Урале?

– На Урале все можно. А если всерьез, то в эту сторону, где мы сейчас с тобой, западнее Камы – нет, нефть да газ, не наше дело. Золото – это север, Гремячинск, Качканар, да и выше, Горнозаводск и Красновишерск. Да там уж все известные месторождения выбраны давно. В Невьянске вон было в породе по пятьдесят грамм на тонну против обычных пяти, так это уж когда, выработано все. Народишко потом от бедности все старые отработки повторно перебирал. Золото над слабыми людьми одним званьем своим верх берет. В Баньговской шахте, как прошел слух, что в сланцевом участке золото пошло, так директора прииска с товарищами в охотничьем домике спящих прирезали всех, золото искали. А тебе золото зачем?

Мур пожал плечами. Даже чтобы маме послать богатства или Дольке на лечение – золото сначала надо в деньги превратить. А как? Не справиться ему.

– Золото сейчас кустарно брать – пустое дело, – серьезно сказал дед. – Рассыпное оно все в аллювиальных отложениях, просажено на самое дно, всё последующими слоями перекрыто. Двадцать, двадцать