Ингвар и Ольха - Юрий Никитин

Уже на грани погружения в глубокий сон, когда грезы плылисами, без ее участия, она увидела его лицо, пронзительно синие глаза, ощутилаего могучие руки, он склонялся над ней и жадно смотрел в лицо… И дальшепроизошло настолько отвратительное, настолько недопустимое между нею,древлянской княгиней, и подлым пришельцем из-за моря, что она вздрогнула во сне,ее руки дернулись, словно пытались отстранить чужака, но грезы уже ей неподчинялись.

Ингвар подошел к пленнице. Она лежала скрючившись, поджавноги, маленькая и жалобная. И хотя знал, что она ростом выше большинстваславянских женщин, а в своем племени едва ли не самая крупная, ему показаласьмаленькой и беззащитной.

На лице ее застыло выражение страха, но губы улыбались, апальцы дергались, словно она то ли отталкивала что-то, то ли притягивала ксебе.

– Будь проклят день, – прошептал он едваслышно, – когда тебя увидел! Будь проклято племя, где ты родилась… Будьпроклята вся эта жизнь.

Он осторожно опустился на колени, разрезал веревку. Если быэта древлянка знала, какая это пытка – ложиться рядом, держать ее в руках,чувствовать ее тепло, слышать ее мерное детское дыхание! Держать в руках, нооставаться камнем, деревом, мертвецом. Всю ночь бороться со сладостнымивидениями, что заполнили его сны!

Если бы она знала, если бы она только знала, что за грезымучают его в ночи!

Она ощутила, что не желает просыпаться. Так бывало в далекомдетстве, когда засыпала на руках родителей. Потом пришли пуховые постели,перины из лебяжьего пуха, но в грезах она нередко возвращалась ко времени,когда лежала калачиком, вся уместившись на жестких, как бревна, но такихтеплых, надежных и уютных руках отца!

Что-то пощекотало нос, она чихнула, открыла глаза.Непонимающе смотрела на черный странный лес, что расплывался перед глазами,приподняла голову в недоумении. И с ужасом увидела, что черный лес – волосы наобнаженной груди мужчины и что она, спасаясь от утреннего холода, целикомзаползла во сне на Ингвара, распластав его на спине, как лягушку. Она лежала нанем, вовсе не касаясь земли, а он еще и придерживал ее огромной рукой, другуюнебрежно забросив за голову.

Она вздрогнула, начала сползать осторожно, стараясь неразбудить. Его веки подрагивали, она со страхом и стыдом ощутила, что он вовсене спит, трудно спать вот так, она чувствует… о боги!.. она чувствует своимиколенями, что ему в самом деле трудно спать вот так, сдерживая свое звериноеестество.

Кое-как сползла, замерла рядом. В голове и сердце была буря,там ослепляюще блистали молнии, а гром грохотал так обвиняюще, что онасодрогалась, морщилась, боялась раскрыть глаза.

Ингвар глубоко вздохнул, глаза все еще не открывал. Онапугливо повернула голову, быстро окинула его взглядом. Он по-прежнему лежал наспине, широкий и с распахнутой на груди рубашкой, в черных волосках прыгалсолнечный лучик, стрелял крохотными искорками. На поляне догорал костер, лежалитри конские попоны, но голоса дружинников слышались издалека.

Воевода вздохнул снова, медленно забросил и другую руку заголову. Скривился чуть, и она поняла, что ему спать было неудобно, если он,конечно, спал. Она представила себе, как она лежала на нем, как ее грудьприжималась к его твердой, как вырезанной из дерева, широкой груди, как онанепроизвольно обхватывала его за шею… и как вообще во сне заползла на него, какумащивалась, чтобы не свалиться, как хваталась за него… боги, за что хваталась,как прикасалась к его мужскому телу своими ладонями?

Ее осыпало жаром, она плотно-плотно зажмурилась, стараясьуйти из этого позорного мира, – надо же так влипнуть, – стараласьизгнать видение, как лежала на нем, цеплялась, чтобы не свалиться, а он тожеподдерживал… понятно, боялся, что сбежит в ночи, но она, как могла она,княгиня, которая никогда не должна терять над собой власти?

Она приподнялась, села. Руки ее были свободны, как и ноги.Обрывки веревки лежали в двух шагах. Сзади зашевелился Ингвар. Ольха не поворачивалась,боялась своих полыхающих щек. Слышала, как он медленно встал, охнул, а потомего злой голос хлестнул ее, как плетью:

– Одень на ноги путы!

Не поворачиваясь, она взяла ремни, с отвращением надела наноги. Тот же злой голос предупредил:

– Если пикнешь чуть громче обычного, тебе завяжут рот.

– Зачем? – спросила она тихо, все еще стоя к немуспиной.

– Днем в лес могут зайти рутуллы. Я не хочу, чтобы наснашли раньше времени.

Он ушел в ту сторону, где кони фыркали и с хрустом жевалисочную лесную траву. Ольха взглядом отыскала самые густые заросли, направиласьк ним.

День тянулся в тревожном ожидании. Дружинники точили мечи,топоры, проверяли доспехи. В глубокой яме принесли жертву Войдану, а печень ипочки кабана разбросали по кустам. В воздухе стоял запах свежепролитой крови,тревожил, заставлял сердце биться чаще. Все жилы в теле напрягались, требовалибоя. Ольхе для предосторожности снова пригрозили завязать рот, чтобы криками непривлекла местных охотников или баб, собирающих ягоды.

Боян обнаружил вблизи широкий ручей, а в двух местах, гдераньше явно были гигантские деревья, образовались широкие и глубокие ямы, черезкоторые вода бежала быстро и весело.

Окунь где-то подобрал дохлую лягушку, привязал суровойниткой, опустил в воду. Ольха с отвращением смотрела, как отважные русы ловятраков. Ждут, когда рак вцепится в легкую добычу, вытаскивают на берег. Еще иветочкой сгребают в кучку, чтобы не расползлись.

Ингвар приблизился, буркнул:

– Можешь искупаться.

Ольха смерила взглядом берег:

– Там отмели нет, сразу глубина. А я со связаннымируками… Что ж, может быть, так и лучше.

Она поднялась, Ингвар вспыхнул, ухватил ее за руки:

– Погоди!

Его нож молниеносно возник в ладони. Ольха ощутила рывок, еекисти рук разбросало в стороны. Ингвар стряхнул обрезки веревок, но придержалза рукав. Лицо стало подозрительным.

– Постой… А вдруг умеешь плавать?

– А что, – ответила она надменно, – плаватьмогут только русы?

– Да нет… Хотя лягушки плавают и в болоте.

– Ты можешь пустить меня плавать на длинной веревке.

Он задумался, глаза были ощупывающими.

– Веревку перегрызешь враз. Вон у тебя зубы как у щуки.Самому влезть, что ли… Сторожить-то надо.

– Вода холодная, – сказала она спрезрением. – И ох какая мокрая!

Боян услышал, хохотнул:

– Как коня на веревке! Ингвар, ты ж коня купал, а этотебе не просто конь, а конягиня! Ты ее не просто купать должон, а еще искребком потереть, копыта посмотреть.