«Я собираю мгновения». Актёр Геннадий Бортников - Наталия Сидоровна Слюсарева

class="v">Тогда я смело крикну с этой горы людям – все,

Что я трусил сказать при жизни!

Глазами профессионалов

«В дороге» В. С. Розов. Театр им. Моссовета.

Премьера 29 марта 1963 г.

Режиссер-постановщик И. С. Анисимова-Вульф

А. Демидов – театральный критик

«…Удивительны в спектакле «В дороге» моменты, когда Бортников словно бы остается на сцене один на один со своими мыслями. Он выходит вперед к авансцене, растерянный, взволнованный. И в каждом его слове – вера в прекрасное, мечта об идеале, который для него – в честности и борьбе, в добре и справедливости. Вещи простые, не правда ли»

(Журнал «Театр», 1968)

Ю. Головашенко – театральный критик

Москвин сыграл роль царя Федора Иоанновича, когда ему было всего двадцать четыре года, Хмелев – Алексея Турбина в двадцать пять лет. Молодые артисты говорили со сцены смело и звонко. То, что они были сверстниками своих героев, сообщало их работам особенную зажигательность.

Спектакль «В дороге» В. Розова, поставленный театром имени Моссовета, в котором Г. Бортников сыграл роль молодого человека, ищущего свой путь в жизни, начинается с изображения железнодорожного полотна. Рельсы убегают вдаль, где, как далекие звезды, светятся подернутые вечерним туманом огни, подобно тому, как во втором действии засветятся огни завода, будто образуя своеобразный Млечный путь…

Уже в первом диалоге с девушкой на авансцене в начале спектакля – в споре с одной из тех, кто учит молодого человека искать спокойного, житейски выгодного места в жизни – Бортников показывает непримиримость юноши, его нежелание питаться не выстраданными им самим истинами, бездумно следовать им. Резкие повороты корпуса, когда Володя – Бортников как бы отшатывается от того, с чем не может согласиться, категоричность интонации, упрямый взгляд настороженных глаз с расширенными зрачками, словно Володя там, в зрительном зале, ищет ответа, сочувствия, понимания, – как опознавательные знаки человека, колючего, резкого, но готового идти навстречу всему доброму…

Душевная ранимость, которая временами делает Володю более ожесточенным, чем это вытекает из непосредственных обстоятельств его жизни, у Бортникова стала признаком натуры…

Драматург заострил одну проблему, необычайно важную вообще и в особенности для молодежи: жизни ради людей, умения достичь истинной человечности. Не эту ли проблему решал Сент Экзюпери, говоря устами одного из своих героев: «…хоть человеческая жизнь дороже всего, но мы всегда поступаем так, словно в мире существует нечто еще более ценное… Но что?..» Призывом к человечности наполнена пьеса Розова. И режиссер спектакля «В дороге» И. Анисимова-Вульф уловила это ее драгоценное содержание…

(«Не старше двадцати семи». Журнал «Театр» № 1, 1966)

Светлана Овчинникова – театральный критик

Бортников, как это ни печально, – похоже, последний романтик нашего театра, которому для служения досталась очень неромантическая эпоха.

Бортников играл современников, и довольно часто, особенно в первые сезоны работы в Театре имени Моссовета. Но всегда они были окутаны романтическим флером, той загадочностью, которая есть в самой индивидуальности артиста. Его можно любить или не любить, но его нельзя не признавать, не ощущать его присутствия в театральной жизни Москвы последней трети уходящего века и тысячелетия. Есть такая индивидуальность.

Званный во многие театры, он выбрал этот, имени Моссовета. Выбор был оптимальным. И пришел не просто в труппу, а сразу на главную роль – Володи в спектакле по пьесе Розова «В дороге» … Наутро после премьеры Геннадий Бортников проснулся знаменитым. И то правда, что сыграл он уникально. Поклонницы того спектакля до сих пор не пропускают ни одного представления, в котором участвует артист, – приходят трогательные, уже очень немолодые и трепетно внимают происходящему на сцене, и нравится им все, и где-то достают деньги на цветы…

Тот спектакль запомнился мне удивительной своей чистотой, искренностью и поразительной правдой, которая была в каждом мгновении сценического существования Володи – Бортникова и Симы – Дробышевой. Дар импровизационности и страсть к ней, эту непредсказуемость на каждом представлении артист сохраняет и по сей день.

(Звезды московской сцены. «Театр имени Моссовета». 2001 г.)

«Глазами клоуна» Генрих Бёлль. Театр им. Моссовета.

Премьера 3 марта 1968 г. Инсценировка Б. Норда.

Постановка и художественное оформление Г. Л. Бортникова

Юрий Еремин – режиссер театра им. Моссовета

Я помню, как на его спектакле «Глазами клоуна» срывали двери. Это был властитель духа.

Евгений Стеблов – народный артист РФ. Театр им. Моссовета

«На него надо было делать не только спектакль, а театр – такая была фигура».

Из дневника Раисы Орловой

«19 марта 1970 г. Встречаем на вокзале Бёллей.

20 марта. Вечером в театре Завадского смотрим «Глазами клоуна». Лучше, чем можно было ожидать… В антракте и после спектакля Бёлль разговаривает с актерами, с режиссерами, с Завадским. Постановка ему нравится, особенно Бортников. Тот говорит, что, готовя эту роль, играя, он думал о Христе. Бёлль переспрашивает, задумывается, говорит, что допустимо и так воспринимать…».

(«Мы жили в Москве»: 1956–1980. Р. Орлова. Л. Копелев)

Светлана Овчинникова – театральный критик

Судьба артиста Геннадия Бортникова доказала, что подлинные, неоспоримые творческие победы он одерживает только в очень опытных, умелых и достаточно жестких режиссерских руках, у режиссеров, которые не ниже самого артиста своим талантом. Такие счастливые встречи были: с Завадским, Анисимовой-Вульф, Хомским… И тогда появлялись роли из Розова и из Достоевского – самые значительные в судьбе артиста. И еще – роли, режиссером которых был он сам.

Ганс Шнир. «Глазами клоуна» Г. Бёлля инсценировал Б. Норд, поставили Бортников и Ю. Белов под художественным руководством И. С. Анисимовой-Вульф. Бортников же оформил спектакль и сыграл главную роль. Сыграл себя – трагического клоуна, разбивающегося о жизнь. Сыграл мастерски, профессионально исполняя пантомимы, зонги, трюки, гэги. В спектакле «Глазами клоуна» – масса действующих лиц. Но это моноспектакль, в котором нашим вниманием и сердцем безраздельно владел Ганс Шнир – Геннадий Бортников.

Мало сказать, что он в центре действия, – он рождал действие, эту исповедь, в которой Ганс Шнир возвращался в прошлое и предвидел будущее, и тогда в глубине сцены, как вспышка памяти, как прозрение, возникали другие персонажи. Бортников ни на секунду на протяжении трехчасового спектакля не покидал сцену – так его Ганс Шнир не мог уйти от жизни. Он одинок на сцене, как одинок в жизни; это не смирившееся, бунтующее одиночество – но все-таки одиночество.

Исповедь Шнира – Бортникова, обращенная к залу, глубоко доверительна. Игровые эпизоды, к которым актер переходил от повествования мгновенно и естественно, воспринимались продолжением этой исповеди. Певучая чуть старомодно-торжественная интонация, взятая актером, приглушена – ни крика, хотя сердце Шнира кричит от боли, ни истерической ноты, хотя Шнир до нервного истощения остро воспринимает окружающий мир.

Ганс Шнир, сын миллионера, ставший клоуном… Романтик, идеалист. Что может паяц, управляющий марионеткой?

«Клоун-меланхолик, он ловит мгновения…» Ганс Шнир у Бортникова чутко, трепетно интеллектуален, щедро человечески и артистически одарен: он не просто максималист, не умеющий ни предавать, ни прощать, – он безразделен в своей любви и ненависти. Жестокость окружающего мира причиняет ему физическое страдание: вспомните, как менялось лицо актера, искажаясь от боли, какой шаткой становилась походка – словно почва уходила из-под ног… Это о нем, Гансе Шнире, сказано горько: «Все вы на бабочку поэтиного сердца взгромоздились, грязные…»

Его Клоун, стоя на голове, понимал окружающий мир вернее, чем те, кто крепко стоял на ногах… Клоун судил мир. А кому еще в искусстве это под силу? Артист страдал страданиями своего персонажа, которого так страшно ломает жизнь, – и при этом упивался собственным лицедейством.

(Звезды московской сцены. «Театр имени Моссовета». 2001 г.)

Даль Орлов – критик, публицист

…Г. Бортников заражает безграничным, каким-то даже исступленным желанием раскрыть нам душу страдающего человека, вошедшего в неразрешимый конфликт с миром зла, ненависти, стяжательства. Он как бы протягивает нам на ладони кровоточащее сердце, изнывающее от любви, огромной, нужной и ушедшей. И публика неизбежно оказывается во власти эмоциональной