Карантин - Кэти Чикателли-Куц

Я опасался, как бы мама не заметила, что я ее не слушаю, но она, как обычно, не замечает. А я, как обычно, удивляюсь, что можно говорить так долго. И как у нее получается находить все новые и новые темы для рассказа?

Мама заканчивает визит так же, как всегда: сказав, что скоро увидимся, но велев звонить или писать, если мне что-нибудь понадобится. Она обнимает меня и трогает указательным пальцем нос. Видимо, этот жест показывали по телику в каком-нибудь шоу, потому что она стала делать так всего пару дней назад.

– Люблю тебя, Оливер! – говорит мама через плечо, уходя.

По привычке смотрю в коридор, но штора у Флоры задернута.

Я скучаю по ней.

Просыпаюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как Келси входит в палату Оливера, и в полудреме думаю, что единственный положительный момент в моей болезни и изоляции – это то, что мне не нужно ни с кем разговаривать. Хотя нельзя сказать, чтоб я бодрствовала достаточно долго для нормального разговора. Мне очень хочется знать, как дела у них и у хештега. Понятно, что они встречаются, но насколько Оливер следует советам из руководства для парней? Интересно, он уже играл с ее волосами? Помню, как Оливер пробегался пальцами по моим волосам. Но не стоит забывать, что теперь у него есть девушка. А я не из тех, кто флиртует с чужими парнями. Это не по мне.

Снова смотрю через коридор, но кто-то, возможно, Келси, задернул штору. Мне любопытно, чем они заняты. Может, смотрят вместе фильм или играют в напряженную карточную игру. А может, не отрываясь смотрят в глаза друг другу, как я подсказывала Оливеру.

Часть меня надеется, что он не последовал этому совету.

Засыпаю, пытаясь вспомнить последний фильм, который смотрела.

Келси висит на телефоне, как обычно, а я пытаюсь заставить себя произнести те слова, которые репетировал все утро. Не знаю, почему мне так трудно говорить с ней. Она же моя девушка.

Келси поднимает взгляд от телефона.

– Всем очень нравится наша совместная фотка.

– Какая фотка?

Келси кажется шокированной и слегка раздраженной.

– Вчерашняя, которую я запостила с подписью «десятидневный юбилей».

– Точно. – Мысленно закатываю глаза.

– Оливер, это очень важная фотка. Ты серьезно не понимаешь, о чем я?

– Да я сразу понял! Просто шутил, – лгу.

Ручаюсь, Келси мне не верит, но отвечает:

– Точно. Шутка.

«Спроси ее, Оливер. Открой рот и скажи уже это».

– Нам нужно встречаться, – бормочу я.

– А разве мы уже не встречаемся? – Келси снова выглядит раздраженной.

– Нет, я про возвращение в Бруклин. Встречи. Типа свиданий. Где-нибудь. Вдвоем. – Это звучит не так, как я репетировал.

Лицо Келси расслабляется.

– Это было бы мило. Куда ты хочешь меня повести? Нет, погоди, я буду записывать. – Она поднимает телефон, чтобы снять видео.

– Кони-Айленд, – говорю.

– Погоди, я еще не включила запись. Можешь повторить? Но лучше, наверное, целым предложением.

– Точно. Хм, Келси, поехали на Кони-Айленд.

Келси опускает телефон, глядя разочарованно.

– Может, как-то более романтично? Подумай о зрителях!

– Зрителях? Это не спектакль.

– Знаю. Зрители как метафора.

– Метафора чего?

– Фигура речи. Я не знаю. Так ты будешь повторять это? – Она снова поднимает телефон.

Я откашливаюсь.

– Келси, когда вернемся на Кони-Айленд, я хочу повести тебя в Бруклин.

Лицо Келси вытягивается, когда она переводит взгляд на меня.

Я осознаю, что сказал.

– Извини, – тихо говорю. – Дай мне снова попробовать. Келси, когда вернемся в Бруклин, я хочу отвести тебя на Кони-Айленд. На свидание.

Келси улыбается.

– Идеально. – Она стукает пальцем по экрану. – И-и-и… выложила. – Через минуту Келси говорит: – Вау, эти «твиты» обновляются так быстро.

Наблюдаю за ней немного, потом спрашиваю:

– Рассказать, куда мы пойдем? – Не знаю, почему я чувствую себя таким смущенным. Это нормально – вести девушку на свидание.

– Ты уже сказал: на Кони-Айленд.

– Да, но там большой выбор.

– О, ладно. Конечно, куда ты хочешь меня повести?

Она поднимает телефон для записи.

– Нам обязательно это записывать?

– Почему нет?

– Ну, было бы круто, если б у нас оставалась какая-то личная жизнь. Что-то, что принадлежит только нам.

Келси лукаво улыбается, опуская телефон.

– Ты такой романтичный. Расскажи о нашем свидании.

Даже несмотря на то что она не снимает видео, я чувствую себя смущенным и слышу, как дрожит голос:

– Мы пойдем на колесо обозрения смотреть фейерверк.

Келси ждет продолжения.

– Я выиграю для тебя в метании колец самую большую мягкую игрушку. И мы будем есть хот-доги. – Мне казалось, должно быть что-то еще, потому что, произнося это, я осознавал, как уныло выглядит мое свидание.

Келси улыбается.

– Звучит хорошо. Все, кроме хот-догов. Меня от них тошнит.

Не знаю, почему я разочарован ее реакцией, но, кажется, она не замечает моего разочарования и вновь утыкается в свой телефон.

Мне интересно, проснулась ли Флора. Гордилась бы она тем, что я сказал нечто романтичное? Логически я знаю, что она должна быть рада за меня – в конце концов я следую ее советам из руководства для парней.

Но часть меня невольно задается вопросом, стоит ли вообще следовать ее советам.

Потому что на карантине все нелогично.

Когда просыпаюсь, уже нет того ощущения, будто вытаскиваю себя из зыбучих песков. Больше похоже на пробуждение после ночной зубрежки перед школой. Кажется, что устал каждый мускул, а каждый дюйм моего тела очень крепко спал. Но, по крайней мере, исчезло ощущение, будто вытягиваю себя из бездонной ямы.

На часах всего восемь десять утра, пятница. Самый ранний час, в который я проснулась сама с тех пор, как заболела. «Я больна, в больнице, на карантине», – думаю я. Теперь, когда чувствую себя более проснувшейся, можно одолеть мысли и посложнее.

«Оливер», – вот моя следующая мысль. Хотя он никогда не покидал моей головы, даже в том бесконечном колодце небывалой, казавшейся невозможной усталости. Я даже не знала, что клетки моего тела могут быть настолько измотанными, как сейчас.