Терри Пратчетт. Жизнь со сносками. Официальная биография - Роб Уилкинс

поджигание этих стульев во время работы. Его управленческому стилю было свойственно регулярное метание через комнату офисного чайника, а один раз – и целой пишущей машинки, которая пролетела мимо цели – какого-то молодого новостника, – разбила окно и упала на тротуар с четвертого этажа4. Еще рассказывали, что однажды Прайс в ярости хлопнул ладонью по редакторскому столу и напоролся на грозную наколку5.

Можно без преувеличения сказать, что эта склочная, суровая и даже самовредительская рабочая среда не имела ничего общего с Bucks Free Press под началом добродушного Артура Черча, где идея стать «газетой, которая борется за Бакс», похоже, никого особо не интересовала. И столь клокочуще бескомпромиссная атмосфера, пожалуй, никогда бы не сошлась ни с темпераментом Терри, ни с его острой и практически аллергической неприязнью ко всему, от чего несло тиранией или притеснениями.

Впрочем, начиналось все хорошо – его первая смена совпала с известием о кончине президента Египта Гамаля Абделя Нассера, отметившего начало новой карьеры Терри сердечным приступом с летальным исходом в возрасте 52 лет. Эта новость вряд ли попала бы на передовицу Bucks Free Press при Черче, но определенно стала сенсацией для Эрика Прайса и Терри, который не успел еще и куртку впервые повесить в центральном бристольском офисе Western Daily Press, когда ему поручили о ней написать.

«Если спросите меня, получилось неплохо, – рассказывал Терри в заметках для автобиографии. – Поразительно, что способен сделать за полчаса журналист, имея под рукой газетные вырезки, в соседней комнате – телевизор, куда можно поглядывать одним глазом, в прошлом – один телефонный звонок, а в голове – вдумчивый анализ». А за спиной, мог бы добавить Терри, грозно пыхтящего Эрика Прайса. Так или иначе, первая статья принесла ему вожделенное одобрение нового начальника и позволила вернуться к Лин в Ноул-Уэст в «воодушевлении» насчет новой работы и своей способности ее выполнять.

На этом воодушевление и закончилось.

«Я не выдерживал ритм работы ежедневного издания, – писал Терри. – Мало того что у нас были ненормированные смены, так тебя еще в любой момент могли перевести на разрывной график – тот еще геморрой. Это испортило мне сон и разворотило личную жизнь. Может, если человеку важно где-нибудь через год попасть в национальную газету, ему это подойдет, но на меня это давило».

А хуже всего для Терри была ночная смена, она же «кладбищенская». Однажды ночью, когда Терри сидел в комнате репортеров один, поступил звонок, что на Клифтонском подвесном мосту стоит человек – возможно, самоубийца. Терри был вынужден отправиться на место происшествия – и то, что он там увидел, осталось с ним на всю жизнь. И это был далеко не единственный такой случай. «Иногда еще ничего, если они падали в воду, – писал Терри, – но кое-кто падал на камни».

Как-то ночью, по дороге в редакцию после очередного опустошающего происшествия на подвесном мосту, Терри остановила полиция, чтобы проверить его дыхание. Когда датчик показал, что он совершенно трезв, Терри скорбно сказал полицейскому: «Я только что от ваших коллег – все, что сегодня могло из меня выйти, уже вышло».

Нужно подчеркнуть, что в этот период были и светлые моменты: бристольская жизнь Терри не состояла сплошь из кровавых самоубийств, летящих в него чайников и костерков под офисным креслом. Например, быстро выяснилось, что Терри – единственный в Western Daily Press, кому идет редакционный черный смокинг, поэтому ему и Лин частенько доставались бесплатные ужины из трех блюд на официальных мероприятиях в Бристоле. Не бросал он и литературу. Как и в Bucks Free Press, в Western Daily Press имелась детская рубрика, «Солнечный клуб», и Терри, судя по всему, немедленно вызвался ею заняться. Уже в ноябре 1970‐го, всего через два месяца после начала работы, он писал для нее рассказы. Что Эрик Прайс думал о «Мистере Мышловкинсе и его ковчеге» – увы, тайна, покрытая мраком истории, но за ним последовали и другие тексты для этой странички, и в том числе шестичастный «Пещерный человек – путешественник во времени» (The Time Travelling Caveman) и трехчастный «Прод Йе А‐Диддл О!» (Prod Ye A‐Diddle Oh!)6.

А на Рождество Терри получил задание – тоже далекое от жестких новостей и предоставлявшее ему возможность быть собой в том, что касается интонации и настроения – написать целую полосу о том, как он искал в бристольском торговом центре «Бродмид» три ключевых символа Рождества – золото, ладан и мирру. Причем в костюме волхва – спасибо костюмерам Бристольского центра искусств. «Славный народ эти бристольские покупатели, – писал Терри. – Никто и бровью не повел при виде восточного царя, скачущего через лужи, чтобы не запачкать плащ»7.

Впрочем, подавляющее большинство статей за подписью «Теренс Пратчетт» – мрачные новостные заметки, которые писались либо по прямому заданию Прайса, либо чтобы ему угодить: «Мать отдает сыну почку», «Очередной юрист сражается с застройщиками», «Подражатели грабят банк», «Уклон дороги может убивать, говорят водители», «Уровень преступности в графстве бьет рекорды»… И даже если забыть об устрашающем присутствии Прайса в его жизни, из-за самой сути подобных текстов Терри, похоже, пережил нечто вроде экзистенциального кризиса.

«Я понял, что меня беспокоит в традиционной новостной журналистике, – писал Терри. – Некогда докапываться до правды, стоящей за фактами». Он сидел в зале суда на местах для прессы, глядя на какого-то незадачливого юнца, угодившего на скамью подсудимых за ничтожное и в конечном итоге бессмысленное преступление, и гадал: «Почему он, а не я?» – пока не осознал: что бы он ни написал об этом деле по долгу службы, это не позволит ему найти удовлетворительный ответ. В другой раз он брал интервью у еще не отошедшей от потрясения матери, чьего сына убили в уличной драке: Терри до того ужаснула прямота и бестактность вопросов, которые он обязан был задать, что слова встали комом в горле.

Был и еще случай, на этот раз комичный: он опрашивал с блокнотом свидетельницу бытовой ссоры и дежурно спросил стандартные личные данные. Женщина назвала имя и затем, наблюдая за ручкой, со знанием дела продолжила: «Двадцать девять лет, запятая, блондинка, запятая, мать троих детей». Ее подкованность в газетной стилистике и готовность помочь репортеру с пунктуацией лишний раз напомнили Терри о вездесущности и выхолощенности газетной речи. «Это был язык в нарезке, – писал он. – Это был формальный подход – упихивание большого мира в узкие рамки, низведение речи до уровня кубиков, которые журналистам оставалось только складывать в предложения. Этот язык не допускал мелких подробностей и не требовал особых размышлений. Клише – это полезные молотки и гвозди в инструментарии общения – но что получается, когда они замещают само общение?»

Пожалуй, можно