Легенда об Эльфийской Погибели - Александра Рау

черты, словно те были частью мистического портрета, висящего в самой таинственной части замка; той, куда решались заходить только ради мимолетного взгляда на знаменитое полотно.

Я поднял Ариадну на руки и решительно направился к берегу под аккомпанемент тихого игривого смеха. Выйдя из воды, мы одновременно бросили недоверчивый взгляд на облако воздушной ткани, теперь смешанной с грязью.

– Как думаешь, оно пригодно для того, чтобы еще хоть раз его надеть? – поинтересовалась лисица. – Вы, конечно, дикари, но вряд ли ходите без одежды в такое время года.

– Ты так считаешь? – подыграл я. – Честно говоря, мы закупили одежду только потому, что ожидали визита одной важной особы и ее не менее важного брата.

Принцесса потребовала опустить ее на землю и кончиками пальцев подняла платье с земли. Пока она старательно прикидывала, как могла бы надеть его не испачкавшись, я накинул на ее голову свою рубашку; она была достаточно длинной, чтобы закрыть ее ноги до середины бедра. Лисица на мгновение замерла, но затем с облегчением приняла помощь. Следом я обернул ее в свой плащ, превратив полоску ткани платья в совершенно нелепый пояс и повязав его вокруг ее талии. От моих сапог Ариадна отказалась, и тогда я вновь взял ее на руки. На этот раз она не была удовлетворена моим поступком, но после обмена долгими взглядами приняла его как данность, снисходительно пожав плечами.

Я – возможно, в последний раз – взглянул в темноту, зияющую на месте пруда. На его поверхности поблескивало что-то круглое и металлическое, не спеша покачивающееся на слабых волнах.

Лисица все-таки соорудила на своей нити миниатюрный бант.

– Отныне и навсегда? – вспомнил я ее свадебную клятву, не сумев сдержать улыбку.

– Иди к дракону, – чуть обиженно рассмеялась она.

Той ночью она так и не заметила, что ее левое запястье опустело.

Глава 16

Первый день новой луны наступил нескоро, и все же скорее, чем я того желал.

Прежнее нетерпение, вызванное бесконечными приготовлениями, сменилось страхом; размышляя о битве, я наконец стал понимать, что за ней стояло. И к чему это могло привести.

Рассветное небо в тот день было красочным, но холодным и неприветливым.

Отряды из леса прибыли раньше всех; мы вышли из Аррума еще затемно. На лицах некоторых представителей древней расы мелькало воодушевление, но все прочие демонстрировали лишь покорную готовность следовать воле своих правителей, а через них – и своей Богини. В ее непосредственном участии в сражении сомневаться не приходилось.

Я без конца скользил меж группами бойцов, не в силах стоять на месте: проверял доспехи – на которые эльфы, впрочем, никогда не полагались – и состояние оружия, заводил отвлеченные разговоры. Так мы – Индис всюду ходил за мной по пятам – поддерживали в себе силы. Но все старания пошли прахом, стоило наткнуться на ту, что в наших рядах была самым безликим пятном.

– Бэт? – аккуратно позвал я.

Тусклые зеленые глаза обратились в мою сторону.

– Хочешь спросить, в порядке ли я?

Маленькое тело выглядело забавным на фоне гигантского лука за его спиной, и прежде я бы улыбнулся этому зрелищу. Теперь оружие выглядело, как деревянные крылья разочарованной жизнью птицы, намеренной уничтожить все, что ее с этой жизнью связывало. Бесчестная смерть матери потушила тот праведный огонь, что разожгла в ней обида, сменив его на слепое повиновение приказам.

– Я знаю, каково это, – приблизился я, нерешительно касаясь ее плеча.

– Тогда ты должен знать, как безразлично мне чье-либо сочувствие, – прошептала Бэтиель в ответ.

Индис бросился к подруге детства, заключая ее в объятия. Крепкие, полные боли и отчаяния. Он уткнулся носом в ее пышные волосы, и я подумал, что даже они, некогда яркие и светящиеся, потускнели. Копна едва заметно содрогалась, вторя движениям хозяйки.

Влага пропитала мантию Индиса.

– Мне жаль, что я не люблю тебя так, как ты того желала, – произнес он тихо. – И не могу подарить твоей душе успокоение, которого ты заслуживаешь.

Бэт отодвинулась, неожиданно рассмеявшись; горько и глухо. Утерев слезы крохотными кулачками, она многозначительно кивнула куда-то вдаль, в беспросветную толпу одинаковых плащей и оружия.

– Раньше я бы все отдала за эти слова.

– Моя вина, что я ничего не говорю вовремя, – пожал плечами Индис.

– Все равно спасибо.

В иной ситуации я бы почувствовал себя лишним и поспешил бы удалиться, но тысячи окружавших нас воинов лишали момент всякой интимности; я подошел к друзьям и наклонился, чтобы коснуться лба Бэт губами. Ожидал, что она вынырнет из-под меня и скривится от отвращения, но эльфийка замерла, стоически выдержав мой порыв. Уходя, я побоялся обернуться.

Эльфы, ожидавшие битвы в Армазеле, постепенно прибывали, и наше войско разрослось до самого горизонта. Ряды аирати пополнились куда больше, чем он обещал; вероятно, ему все же удалось убедить загадочного союзника. Впрочем, я не мог выделить среди горных эльфов представителей той или иной местности: в отличие от многообразия обитателей лесов, все они выглядели относительно одинаковыми – высокими, холодными и надменными.

Сам Рингелан прибыл так, словно ради этого все и собрались: верхом на исполинском волке, на котором, казалось, удерживался лишь чудом, и со сверкающей короной на голове. Основная ее часть оказалась выполнена из серебра; почему-то раньше я воображал ее золотой. Печально известное украшение сливалось с белыми волосами аирати, выдавая себя лишь невероятным блеском глубоких, завораживающих изумрудов. Вероятно, горный король решил, что подразнить Минерву – хорошая идея.

Его ближайшие соратники также явились верхом на волках.

Маэрэльд не поддержала инициативу вовлечения священных животных в бой и оставила Эвлона в лесу. Никто не знал, желал ли он пойти следом, ведь голос его – за редким исключением – слышала лишь азаани, но в последнюю встречу с эльфами глаза его сверкнули влагой и печалью. Лишь на мгновение – затем он сразу скрылся, не готовый показывать свою тоску.

Воины, воспитанные под предводительством новоиспеченной королевы Греи, тоже медленно прибывали, заполняя противоположную часть пустоши. Они занимали заранее оговоренные позиции, выстраиваясь ровными рядами, и не проявляли никакой агрессии по отношению к противникам. Напротив, казалось, они с трудом держались на ногах, сотрясаемые дрожью. Эльфы посмеивались, чувствуя их страх, но я видел лишь юнцов, совсем недавно взявших в руки меч, и сердце мое напряженно сжималось. Они были детьми даже по людским меркам. Детьми, знающими, что умрут, как бы сильно ни старались выжить.

Я заметил в их рядах Идена – одного из мальчишек, которых самолично учил убивать, – и, не выдержав зрелища, скрылся за чьими-то спинами.

Приближение заката окрасило мертвое поле в багровые оттенки. Горы стали казаться клыками, пронзающими небо и оставляющими страшные, незаживающие раны.

Природа знала, что вскоре окропит ее земли.

Когда войско Греи полностью сформировалось, а солнце скрылось за одним из клыков, вперед выехали четыре всадника. В воздухе тут же повисла бездыханная тишина. Эльфийские предводители последовали примеру людей и встали во главе войска, не нуждаясь в поддержке военачальников.

Всадники спешились. Минерва вытянула руку вперед. Воины приготовились, полагая, что она подаст сигнал к бою, но этого не случилось; на руку воинственной принцессы опустилась взявшаяся из пустоты птица – ворона с ослепительно белым оперением. Плод чар Рагны – коим, как я полагал, она являлась – терпеливо дождался, пока Минерва вложит в его лапы свое послание, после чего в мгновение ока оказался на плече Рингелана. От нахлынувшего отвращения тот так сильно скривился и дернул плечом, что едва не столкнул пернатого гонца. Столкнул бы, если бы тот был настоящим.

Азаани вытащила аккуратно сложенный кусок бумаги и развернула его; обращение было написано заранее, еще в замке, о чем свидетельствовал ровный почерк и полностью высохшие чернила.

– Встретимся на середине пути. Только правители и их приближенные, – произнесла она негромко, не надеясь и не желая, чтобы эти слова донеслись до каждой пары заостренных ушей. – А также Ариадна Уондермир и Кидо Фалхолт, даже если они таковыми не являются. Хочу взглянуть им в глаза. Прошу позволить мне эту прихоть, ведь она, возможно, будет последней, о какой я посмею просить.

Я с трудом мог поверить в то, что Минерва допускала возможность поражения, и все же это было проявлением своеобразной вежливости, которой ее всю жизнь учили при дворе. Ариадна недобро ухмыльнулась, услышав, какой акцент сестра сделала на ее фамилии; так, словно теперь отреклась и от нее.

Требование Минервы нельзя было расценивать как возможность переговоров, и все же никто, казалось, не подумал